Dragon's Nest – сайт о драконах и для драконов

Dragon's Nest - главная страница
Гнездо драконов — сайт о драконах и для драконов

 

«Великий муж хранит в себе дао и ждет своего часа. Когда время наступит, он превращается в дракона в облаках, … свободный, сильный, взмывает ввысь. Когда же его время не пришло, он подобен барсу, скрывающемуся в тумане, … тихий, безмолвный, ск
Бо Цзюйи «Письмо к Юань Чжэню» (IX в.)

Су Дун-по


Старец с Восточного склона

Великий китайский поэт Су Дун-по (Су Ши, 1037–1101) утверждал своим творчеством лучшие традиции корифеев дотанской и танской поэзии в Китае и в то же время новаторски разнообразил, обогащал классические стихи; поэт ввел гражданскую и бытовую темы в поэтический жанр старинных мелодий, а его поэмы стали вершиной прозо-поэтического творчества: в них органично сочетаются лирические, философские и сатирические мотивы.


Каменный барабан*


В месяц двенадцатый года синьчоу,

В день, как и прочие, самый обычный,


Прибыл я Луского старца проведать,

В должность вступив как чиновник столичный.**



* Каменный барабан — памятник древнекитайской культуры, представляющий собой десять каменных тумб полусферической формы, некогда слитые в единый каменный массив. Впервые были обнаружены на территории нынешней провинции Шэньси в VII в. Одним из первых исследователей надписей на них, относящихся к эпохе Западного Чжоу — периоду правления Чэн-вана (1024–1005 гг. до н. э.) и Сюань-вана (827–782 гг. до н. э.) — был знаменитый танский ученый и писатель Хан Юй (768–824), которого Су Дун-по чтил как своего учителя. Ныне «каменные барабаны» находятся в Пекине. До сих пор тексты на них являются предметом исследования ученых-филологов.

** ...Прибыл я Луского старца проведать, в должность вступив как чиновник столичный. — Согласно старым обычаям, после назначения на должность государственный чиновник был обязан отправиться в Храм Конфуция, что находится близ города Цюйфу в нынешней провинции Шаньдун. Конфуций жил в царстве Лу, поэтому потомки часто называли его Луским старцем.


Слышал о Каменном я барабане,

Ныне же оком своим лицезрею:


Знаками он испещрен, что на камне,

Как водяные драконы и змеи.


Долго разглядывал их, но сначала

В «ду» показалось мне «чжи» начертанье,


«Цзе» прочитал я как «цянь», перепутав

Иероглифов старинных звучанье.


Прежде Хань Юй знатоком был реликвий,

Жизнь господина уже пролетела,


Мне по прошествии целого века*

Снова приходится взяться за дело.



* ...Мне по прошествии целого века... — Хань Юй умер в 824 г., а Су Дун-по написал «Каменный барабан» в 1061 г., то есть по прошествии двух с лишним веков; в данном случае поэт употребил понятие «век» условно.


Вновь я ищу на боку барабана

Черточки-точки, что знаками были,


От девяти этих черточек-точек

Две незаметных века сохранили.


«Как быстролетна моя колесница,

Так же послушен и конь мой ретивый».*



* «Как быстролетна моя колесница...» — Су Дун-по здесь цитирует некоторые надписи на одном из барабанов, переведенные им с чжоуского на современный ему язык сунского Китая.


«Много линей мы в реке наловили

И нанизали на прутья под ивой».


В мире реликвий треножника слава

Все остальное пред нами затмила,


В небе, однако, бесчисленны звезды,

Кроме Ковша, есть иные светила!*



* ...Кроме Ковша есть иные светила... — Во времена Су Дун-по «каменные барабаны» были сравнительно новыми из найденных реликвий старины. Поэт хочет сказать, что они по своей значимости нисколько не уступают уже найденным и изученным памятникам.


Сей барабан — весь в мозолях и шрамах,

Ссадины всюду да темные пятна,


Гладок в изгибах, не стерт в основанье,

Здесь лишь старинная ода понятна.


Словно луна на ущербе сияет,

Но чуть видна в непроглядном тумане.*



* Словно луна на ущербе сияет... — То есть понятных письменных знаков крайне мало, а больше — непонятных или стертых временем.


Словно пустырь, где полезных растений

Мало, а все заросло сорняками.


Воля судьбы берегла этот камень,

Переживал он лихие сраженья,


Как человек, не имеющий друга,

Тысячу лет пролежал без движенья.


Это при Се, что служил Сянь Юаню,

«Птенчиков лапки» уже «наследили»,*


Бин и Ли Сы молоком животворным

Этих «птенцов» неуклюжих вспоили.**



* Это при Се, что служил Сянь Юаню, «птенчиков лапки» уже «наследили»... — По преданию, первым изобретателем китайской письменности, получившей впоследствии название «следы птичьих лапок» (этот образ отражает облик древнейших китайских иероглифов), был придворный историк Цан Се, служивший чжоускому царю Сянь Юаню.

** ...Бин и Ли Сы молоком животворным этих птенцов неуклюжих вспоили. — Бин (Ли Ян-бин, VIII в.) — исследовал иероглифику, утвержденную Ли Сы (III в. до н. э.). «Лебеди-гуси» — название стихотворения из раздела «Малые оды» древнейшего литературного памятника Китая — «Книги песен» («Шицзин»). В нем воспеваются доблести чжоуского царя Сюань-вана (827–782 гг. до н. э.).


Вспомним о прошлом, как «Лебеди-гуси»

Чжоу Сюаня воспели величье,


Как изменили ученые люди

Всех «головастиков» прежних обличье.*



* ...Как изменили ученые люди всех «головастиков» прежних обличье. — «Головастиковое письмо» («кэдоу вэнь») также относится к древнейшей форме китайской письменности, видоизмененной при Сюань-ване.


Смутное время когда миновало,

Свят государь был в молитвах народных,


В самом расцвете династии Чжоу*

Небо рождало людей благородных.



* ...В самом расцвете династии Чжоу... — Имеется в виду правление Сюань-вана.


Шли на восток — и сюйлу покоряли.

Тигры рычали, свирепые в драке.*


После на север, на сянь** ополчались.

В бой устремлялись, как злые собаки.***



* Шли на восток — и сюйлу покоряли, тигры рычали, свирепые в драке. — Сюйлу — название древних племен, обитавших на территории современных провинций Цзянсу и Аньхуэй. В «Книге песен» со свирепыми тиграми сравниваются отважные воины. Этот же образ в данном случае использует Су Дун-по.

** Сянь — племена, обитавшие на северо-западных окраинах Чжоуской империи, предки племен, получивших впоследствии название сюнну.

*** В бой устремлялись, как злые собаки. — По преданию, часть войск чжоуского Сюань-вана состояла из рабов, которых натравливали на врага, как собак.


В честь усмирителей дальних окраин

Скипетр несли и сосуд наливали,


С запада — волки, с востока — олени*,

Сыну Небес покорясь, присягали...



* ...С запада — волки, с востока — олени... — То есть посланцы вассальных стран.


И, полководцев с победой встречая,

Бил в барабан в исступлении рьяном


Старый Мэн-сяо, слепой барабанщик,

Славу связавший свою с барабаном.


Кто из певцов оды «Сун»* превзошел бы

Стилем высоким, торжественным словом?



* Оды «Сун». — Имеются в виду оды из «Книги песен» («Шицзин»), посвященные чжоускому Сюань-вану.


Непревзойденным остался навеки

Памятник с текстом в горах Цигулоу!*



* Памятник с текстом в горах Цигулоу, по преданию, был воздвигнут в честь легендарного императора «золотого века» Юя, укротившего потоп и прославившегося мудростью и справедливостью.


Слуги двора не искали отличий

И не гнались за высокой наградой;


Предки Вэнь-вана* к себе приближали

Преданных, верой служивших и правдой.



* Вэнь-ван — отец У-вана (1122–1115 гг. до н. э.), первого из правителей династии Чжоу.


Как бы хотелось найти подтвержденье

Жизни и подвигам их беззаветным,


Немы, увы, имена, а на камне,

Кроме имен, — ничего не заметно!


Пала династия Чжоу, а после

Было в Китае семь царств, как известно,


Объединило их Циньское царство

В Девять больших округов Поднебесной.*



* ...Девять больших округов Поднебесной... — Имеется в виду империя Цинь Ши-хуана, основателя династии Цинь. Он правил с 246 по 209 г. до н. э.


«Книгу стихов» и «Истории книгу»

Сжег Ши-хуан, чтоб о них позабыли,*


Жертвенной утвари больше не стало —

Пыток орудия их заменили.



* «Книгу стихов» и «Истории книгу»... — Имеются в виду «Книга песен» («Шицзин») и «Книга истории» («Шуцзин») — священные для последователей Конфуция своды. Цинь Ши-хуан, преследуя конфуцианцев, проявлял ненависть и жестокость к ученым людям; в китайской исторической литературе часто фигурировал как тиран, а время его правления описывалось как годы великого бедствия.


У всемогущего Предка-Дракона*

Кто был в то время слугой и опорой?


Цайский наместник, тот самый бродяга,

С желтой собакою шлялся который.**



* У всемогущего Предка-Дракона... — Имеется в виду Цинь Ши-хуан.

** Цайский наместник, тот самый бродяга, с желтой собакою шлялся который. — Имеется в виду первый сановник при дворе Цинь Ши-хуана «цзайсян» Ли Сы, который до получения этого титула, по преданию, был известен как бродяга. Об этом есть упоминание в историческом труде древнего китайского историка Сыма Цяня «Шицзи».


Циньский владыка оставил на скалах

Тексты о подвигах новых и старых,


Но обрываются древние знаки,

Недостает их в рифмованных парах.


Надпись гласит: «Объезжал император

Все самолично четыре владенья.


«Жечь, убивать, разрушать без остатка» —

В этом нашел он от черни спасенье».



* «Жечь, убивать, разрушать без остатка»... — Су Дун-по цитирует фрагмент надписи на «каменном барабане».


В пепел-золу превратил он не только

«Шесть сочинений», опасных для власти*, —


И барабан, что сейчас предо мною,

Тоже разбит был тираном на части.


Бросилась в воду Сишуй, по преданью,

Девятиногого глыба сосуда**,


Тысячи душ понапрасну ныряли,

Чтобы спасти это древнее чудо.



* «Шесть сочинений», опасных для власти. — Имеется в виду конфуцианское «шестикнижие» — свод конфуцианской литературы, объявленный Цинь Ши-хуаном вне закона, то есть «Шицзин», «Шуцзин», «Ицзин» («Книга перемен»), «Лицзи» («Книга ритуалов»), «Юэцзин» («Книга музыкальных обрядов»), «Чуньцю» («История эпохи Весен и Осеней»).

** Девятиногого глыба сосуда — священная реликвия государей Чжоуской династии; была утоплена в реке Сишуй. Цинь Ши-хуан хотел поднять сосуд со дна реки, но реликвия исчезла.


Силы людей подневольных напрасно

Тратил не ведавший к ним сожаленья, —


Право же, лучше пропасть под водою,

Чем от тирана сносить оскорбленья.


Кто же сберег в то жестокое время

Сей барабан, расчлененный на части?


Небо, наверное, стражей послало,

Чтобы сберечь барабан от напастей.


В мире сменялись расцвет и паденье.

Сто превращений — и все быстротечно.


Знатность, богатство — прихлынут-отхлынут,

Слава ж достойных осталась навечно!


Думал я долго: в чем смысл мирозданья?

Сел, и вздохнул, и промолвил, вздыхая:


«Если бы, как у реликвии древней,

Жизнь долговечною стала людская!»



Вздыхаю, думая о плодах личжи*


Десять ли прошли, но нет харчевни,

Лишь зола да ветер неспокойный.


Шли еще пять ли — и снова пепел

Там, где прежде был приют убогий.



* В эпоху Тан плоды личжи доставлялись для императорского двора с дальнего юга, с территории нынешнего Вьетнама. Обозы часто подвергались разграблению, а перевозчики гибли в пути. Стихотворение обращено к современному Су Дун-по императорскому двору, чиновники которого наживались на перевозках южных сортов чая.


Доставляли с юга фрукты личжи,

Для двора везли и «глаз драконий»,


Кто расскажет, сколько тел недвижных

Коченеет в ямах у дороги!


Но как ветер — над горами мчались,

Над водой — летели, словно птицы,


Потому и стебли и листочки

Привезли в Лоян с живой росою,


И, довольна, во дворце красотка

На себя глядит — не наглядится, —


Что ей до того, что соки фруктов

С кровью перемешаны людскою?


В годы Юн-юань правленья Ханей*

Личжи с юга Цзяо** привозили,


В годы Сюань-цзуна дома Танов***

Через Фу**** в Лоян их доставляли.



* Годы Юн-юань правленья Ханей. — Девизом Юн-юань обозначены годы правления императора Ханьской династии Хэ-ди (89–107).

** Цзяо — северная окраина нынешнего Вьетнама.

*** В годы Сюань-цзуна дома Танов...— Император Танской династии Сюань-цзун правил с 712 по 756 г.

**** Фу — ныне населенный пункт Фулин в провинции Сычуань.


И поныне злобу и жестокость

Тайского Линь-фу* мы не забыли,


Но Бо-ю** почтенного советы

Разве помнит кто-нибудь? Едва ли!



* Танский Линь-фу — главный сановник («цзайсян») при императоре Танской династии Сюань-цзуне; снискал известность алчностью, коварством и жестокостью.

** Бо-ю — сановник при императоре Ханьской династии Хэ-ди; направил императору доклад, подробно описав, какой тяжелой ценой обходятся перевозки личжи и фруктов лунъянь («драконий глаз»). Император внял советам Бо-ю и запретил перевозки.


О, услышь, Небесный Повелитель,

Как живется тягостно крестьянам!


Разве прихоть Ян Гуй-фэй* важнее

Мук народа, всех его страданий?



* Ян Гуй-фэй — наложница императора Танской династии Сюань-цзуна.


Пусть хлеба взойдут при теплом ветре,

Дождь пройдет не поздно и не рано,


Пусть не мерзнут и не чахнут люди —

Нет щедрей таких благодеяний!


——


...А знаете ли вы, что в Уишане*

Открыли чай — «Дракон большой и малый»?


И вновь обозы на дорогах южных,

Как будто прежних бедствий не бывало!



* Уишань — селение в горном районе провинции Фуцзянь, с давних времен славящееся богатыми урожаями высокосортного чая.


От перевозок наживаться могут

Лишь те, кто родовиты и богаты,


Кто о своем печется рте и теле, —

А не они ль потворники разврата?


Но у меня или у вас, скажите,

Есть недостаток в этом ли товаре?


Конечно, были честные в Лояне

И преданные слуги государя,


Но я скорблю:

Цветы таохуана


Везут в столицу,

Как везли при Танах!*



* Цветы таохуана везут в столицу, как везли при Танах! — В эпоху Сун поставки южных плодов были запрещены, однако с юга по-прежнему везли чай и даже живые цветы; таохуан — один из видов желтого пиона.



ПОЭМЫ

Осеннее солнце


Внук наследный Великого Вана Юэ* —

Благороднейший, праведный муж!

Он «в деревне живет, не имея земли»**,

И «стихи сочиняет — без слов».



* Внук наследный Великого Вана Юэ... — пятый сын императора Сунской династии Тай-цзуна (976–997) — Чжао Линь-ши. Су Дун-по был его наставником, репетитором. В «Истории династии Сун» сообщается, что однажды в Ханчжоу принц дал поэту на прочтение стихи, посвященные солнцу; Су тут же взял кисть и написал в ответ эту поэму.

** Он «в деревне живет, не имея земли»... — В иероглифах, обозначающих имя принца, имеются отдельные элементы со значениями — «деревня», «земля», «стихи», «слова». Пользуясь этим, Су Дун-по иронизирует по поводу незнания наследником деревенской жизни, его малого опыта в стихосложении.


Он учителю, что отстранился от дел,*

По прозванию Житель Дунпо,

Так сказал о себе:

«Просветлен-озарен, словно в сердце моем

Свет осеннего солнца горит!

Безмятежен-спокоен — и в теле душа,

Как осеннее солнце, чиста!

Обожаю Добро — и намерен его совершать,

Если даже ста всходам осеннее солнце грозит**.

Ненавижу я зло — и наказывать буду его,

Если даже осеннее солнце захочет деревья сгубить!

В оде я помышляю свое озаренье воспеть.

Вы, учитель, согласны со мной?»



* Он учителю, что отстранился от дел... — То есть опальному чиновнику, ученому. Поэт имеет в виду себя.

** ...Если даже ста всходам... — То есть всем полезным злакам.


Я, учитель, ушедший от дел,

улыбнувшись, ответил ему:


«Господин Благородный!

Откуда осеннее солнце вам знать?

Рождены вы в хоромах, где на стенах узоры-цветы,

Во дворце государя росли.

Если вы выходили — накрывали вас пышным зонтом,

А когда возвращались — шторы небо скрывали от вас.

Вам в жару было только тепло,

А в мороз — было только свежо, —

Вот и все!

Так откуда ж осеннее солнце вам знать?

Знать о том, что доподлинно значит оно,

Могут только подобные мне.


Вот сгущаются тучи, и льют проливные дожди,

Гром гремит, и проносятся молний лучи,

И озера и реки сливаются в общий поток,

Бог земли утонуть опасается в нем.

К стенам города лодки испуганно льнут,

А драконы и рыбы входят в наши дома*...



* ...А драконы и рыбы входят в наши дома... — Здесь «драконы и рыбы» олицетворяют наводнение. Лун-ван, или Предок-Дракон, по древним китайским верованиям, — повелитель дождей и текучих вод.


Плесневеет посуда, на утвари ржа,

Червяки и лягушки вокруг очага.

И, спасаясь от сырости,

Только за ночь пять раз надо место сменить

И три раза на солнце, средь белого дня,

Нужно платье сушить...


Это так, —

Но впадать ли в уныние нам?

Я в Саньу обработал

Плодородный участок земли.

И уж злаки созрели, но пристал к ним грибок.

Кисти риса в грязи,

Переполнен водою канал,

Продырявлены стены,

И дамбы размыло-снесло...


Отсырели дрова, едкий дым разъедает глаза,

Мы в слезах,

А котлы и сосуды — пусты...

И в печали-тревоге замолкли соседи кругом,

Только слышно: летя над домами,

кричат журавли*...



* ...летя над домами, кричат журавли... — В «Стихах о Восточных горах» Чжоу-гуна (ум. в 1105 г. до н. э.) есть фраза: «Журавль кричит перед горой, жена вздыхает дома».


Жены ночью не спят, тяжко-тяжко

вздыхают они

И считают: как долго жить придется

семье без еды?

Сокрушаются жены, неужто весь год

Будут тучи над нами висеть?

...Как-то ночью звезды вдруг отразились в котле,

И фонарь вспыхнул ярким огнем*,

Чистый с запада ветер подул...

Барабаны и гонги загремели кругом.

И сказали мне радостно слуги,

Что дождю наступает конец!



* ...И фонарь вспыхнул ярким огнем... — Есть древнее китайское выражение: «Когда фитиль фонаря внезапно вспыхивает — радость, значит, придет».


Встал я в час предрассветный,

Дабы знаменье звезд угадать:

Безмятежно купается в небе светило Чангэн*,

Над Долиною Солнца** плывет,

Над Фусаном*** восходит оно...



* Чангэн — звезда, предвещающая добро.

** Долина Солнца — восточный край Поднебесной, где, по преданию, всегда на посту находился чиновник, следящий за сменой дней, месяцев и годов.

*** Фусан — легендарная страна, названная в честь одноименного дерева, которое вырастает при восходе солнца.


Миг еще —

И обретшие крылья лучи

Долетят до карнизов домов!


О! В такое мгновенье

Словно пьян был — и вдруг отрезвел,

Был немым я — и речь вдруг обрел,

Разогнуться не мог — вдруг пошел,

Был скитальцем — и в дом возвратился,

где брат и отец...

Господин Благородный! Сие торжества

Разве ведомо вам?»


Господин отвечал:

«Как прелестна учителя речь!

Но хотя не дано мне, как вам, это все пережить,

Ведь могу же я разумом это

постичь-осознать?»

Я, учитель, ушедший от дел, говорю:

«Не похожи у солнца

На север пути и на юг.

Коль неистово пламя его, —

То не значит, что только жестокость —

светила удел.

Коли нежностью дышит оно и теплом, —

То не значит, что солнцу

присуще одно лишь добро.

Нам сегодня оно шлет ласкающий луч,

А вчера лишь палило и жгло!

Если так, — не напрасно ль

Солнце зимнее благом считают, а летнее злом?*



* Если так, — не напрасно ль солнце зимнее благом считают, а летнее злом? — В летописи «Цзочжуань» есть утверждение: «Чжао Цуй — это зимнее солнце; Чжао-дунь — солнце летнее. Посему повелось, что зимнее солнце можно любить, а летнего солнца следует бояться».


О, ничтожные люди!

То мы рады всему, то мы ропщем на все,

А ведь страх перед летом,

благосклонность к зиме —

Это то же, что три и четыре

для стада тупых обезьян!



* Это то же, что три и четыре для стада тупых обезьян! — В трактате Чжуан-цзы, древнего китайского философа, рассказывается, как один владелец стада обезьян установил им рацион пищи: утром три порции желудей, ночью — четыре. Обезьяны возмутились, сетуя на то, что голодают. Тогда хозяин стал утром давать им четыре нормы, а ночью — три. Обезьяны успокоились. Автор высмеивает предрассудки, идущие вразрез с действительностью.


Так давайте ж, поняв эту истину ныне,

Отбросим сомненья и впредь

И не будем замазывать известью окон

Или шляпу с собой обязательно брать, выходя.



* ...И не будем замазывать известью окон... — Когда-то в Китае существовал обычай: в десятом месяце окна и двери, выходящие на северную сторону, замазывались известью, дабы преградить путь лучам осеннего солнца, которое в это время года считалось носителем зла.


И не надо, раз помнишь

осеннего солнца добро,

Обличать это солнце, когда

оно сильно печет!»


...Господин Благородный похлопал

в ладоши, смеясь,

И советы мои записал...



Хитрая мышь


Этой ночью я, Су, на постели сидел

И услышал, как мышь заскреблась.

Стукнул я о постель — притаилась она,

Притаилась всего на мгновенье —

и вновь за свое!

Приказал я слуге, чтобы свечку принес,

На порожнюю торбу мы бросили взгляд,

Потому что из торбы — «ао-ао, ся-ся» —

Доносились до слуха то шорох, то писк.

И тогда я сказал:

«О! Наверное, мышь в торбу влезла,

а выйти не может никак!»


Торбу мы приоткрыли, вгляделись, — увы,

Ничего не увидели в ней.

Но поближе свечу поднесли —

И узрели недвижную мышь.

Тут испуганно вскрикнул слуга:


«Только-только пищала —

И мгновенно подохла она?

А быть может, то вовсе не мышь,

А блуждающий призрак стонал?»


Вынул мышь он из торбы,

На пол бросил, — а мыши и нет!

Самый ловкий и тот

Не сумел бы поймать...


И со вздохом, я, Су, так сказал:

«Сколь хитра и ловка эта мышь!

Поняла ведь, что торба закрыта

И на волю проход не прогрызть,

И нарочно возилась, пищала,

Чтоб вниманье людское привлечь,

И прикинулась мертвой,

Чтоб от смерти спастись!»


Говорят, средь существ, населяющих мир,

Человек самый мудрый из всех.

Им Дракон был обуздан и

Змей Водяной побежден,

Человек оседлал Черепаху,

на Цилиня* охотился он.



* ...на Цилиня охотился он... — Цилинь — мифическое животное с телом лошади и головой оленя.


Десять тысяч существ служат только

ему — Господину всего!


И, однако, мы видели, как обманут он был

Этой мышкой, хотя и ничтожным

созданьем на вид,

Но зато обладающей прыткостью зайца

И гибкостью «девы, пропавшей из глаз»*...



* ...И гибкостью «девы, пропавшей из глаз»... — Образ заимствован из сочинений философа Сунь-цзы, который считал, что воин должен обладать темпераментом юной девы, дабы мгновенно выскочить в дверь, если настигнут враги.


Удивляюсь, откуда такая премудрость

взялась у мышей?


Я сидел на постели, только делая вид,

что дремлю,

Сам же думал над тем, как ответить

на этот вопрос.

Тут внезапно таинственный голос

до слуха дошел:

«Много книг вы читали,

успели немало постичь,

Все надеялись Путь отыскать,

но Пути не нашли!



* Все надеялись Путь отыскать, но Пути не нашли.Путь — Дао. Древний философ Мэн-цзы писал: «Убитый горем, государь Вэнь-ван с сожалением взирал на людей, потому что хотел указать им праведный Путь, но сам не узрел его».


Вам в себе мир существ не объять,

Потому что вы сами — одно

среди этих существ.

Между тем человек драгоценность

умышленно может разбить,

Но и вскрикнет порою,

Уронив и разбив незатейливый, грубый сосуд.

На свирепого тигра он может напасть,

Но бледнеет при виде пчелы!

Вы же в юности сами писали

об этом трактат, —

Так неужто забыли его?»



* Вы же в юности сами писали об этом трактат... — В сочинении, которое написал Су Дун-по в десятилетнем возрасте, имелись те же сравнения, что в строках о «драгоценности», «сосуде», «тигре» и «пчеле».


Улыбаюсь я, голову низко склонив,

А потом поднимаюсь, прозрев,

И прошу, чтоб слуга тушь и кисть мнепринес,

И хочу записать, что случилось со мной...




Красная скала*

———————————————————————
(Случай первый)

Так случилось, что осенью года жэньсюй**,

Когда уж седьмая луна на ущербе была,

С гостем плыли мы в лодке у Красной скалы;

Чуть прохладой дышал ветерок,

Не тревожили волны реку.



* В поэме разрешается спор между тоскующим пессимистом — «гостем» и поэтом о том, велико ля значение человека, подверженного воздействию всесильных мировых стихий. Гость, оказавшись около исторического места — Красной скалы, где был разгромлен слывший при жизни великим героем полководец Цао Цао, — вспоминает его стихии и говорит, что даже Цао Цао уже забыт, поэтому-де что уж говорить о простых смертных. Поэт, возражая ему, излагает свои воззрения на природу и человека, утверждая, что в мире ничто не проходит бесследно, а человек должен быть счастлив, потому что только он может быть подлинным ценителем красоты природы.

Красная скала — название ущелья недалеко от Ханькоу в нынешней провинции Хубэй.

** Жэньсюй — 1082 г.


Гостю я предложил, поднимая свой кубок с вином,

Строки вместе припомнить о Светлой луне,

Спеть о Деве Прекрасной стихи.


Вскоре

Над восточной горой появилась луна,

Поплыла-поплыла между звезд.

Засверкала река,

Словно капли росы ниспадали на водную рябь,

И смешались в одно небеса и вода.


Как велик этот водный простор!

Это — в тысячи пинов вокруг —

необъятная ширь!

В колеснице-ладье мы по ветру

летим и летим

В пустоту и безбрежность, не ведая,

где их предел.

Кружим в вечности, кружим,

от мира сего отрешась,

И как будто на крыльях —

взлетаем в обитель святых...

Так мы пили вино, и веселью,

казалось, не будет конца,

А потом, на борта опираясь, мы начали петь.

Пели так:


«Из корицы ладья — о-о-си! —

Из орхидеи весло.

В пустоте-чистоте — о-о-си! —

Мы стремимся туда, где светло.

Постигаю простор — о-о-си! —

Но увы, лишь в мечтах.

Где же Дева Прекрасная — о-о-си! —

В небесах?»


...Гость мой флейтой отменно владел:

Вторя песне,

Звучала мелодия грустно-протяжно

в ночи,

В ней и слезы и жалобы слышались,

Скорбь и печаль;

Эта музыка вдаль уплывала,

Тянулась, как нить, —

И, быть может, драконы проснулись

в пещерах в тот миг

И слезу уронила вдова в одинокой ладье.»

Вот объятый тоскою, оправив халат,


Сел учитель по имени Су перед гостем

И с досадой спросил:

«Что ж ты песню прервал?»


«Посветлела луна, звезды стали редеть,

Ворон к югу летит,* — мне ответствовал

гость. —

Эти строки, — сказал он, —

начертаны Цао Ман-дэ.


Поглядите на запад, — мой гость продолжал, —

Там Сякоу вдали.


* Посветлела луна, звезды стали, редеть... — Строки из «Короткой песни» («Дуаньгэ-син»), авторство которой приписывают Цао Цао (Цао Мэн-дэ), государю царства Вэй (II–III вв.).


Обернитесь к востоку — на востоке Учан.

Русла рек, цепи гор меж собою сплелись,

И леса разрослись — зелены-зелены...

...Это здесь Чжоу Лан проучил так

жестоко Мэя-дэ!*


* Это здесь Чжоу Лан проучил так жестоко Мэн-дэ... — В 209 г. Цао Цао захватил Цзинчжоу, вынудив своего соперника Лю Цзуна признать поражение. Цао Цао стал обладателем большого флота; на службе у него были десятки тысяч опытных воинов-моряков. Все полководцы, прежние противники Цао Цао, были так напуганы силой правителя Вэйского царства, что уговорили Цюань-вана, правителя царства У, признать Цао Цао победителем и прекратить войну. Лишь полководец Чжоу Юй, он же Чжоу Лан (174—218), не согласился с пораженцами и направился с армией в Сякоу, где встретился с Чжугэ Ляном, Чэн Пу и другими полководцами, организовав союз против Цао Цао. Встреча противников произошла в местности Красная скала. По приказу Чжоу Юя в лагерь Цао Цао были направлены — якобы для капитуляции — корабли, наполненные сухим тростником и горючими самовоспламеняющимися материалами; когда он» прибыли, в лагере вэйского правителя начался страшный пожар; погибло множество воинов. Так был обманут и потерпел поражение «непобедимый» Цао Цао.


Под Цзинчжоу врага разгромив,

По теченью спустившись в Цзянлин,

Плыл Мэн-дэ на восток...

Путь проделали в тысячу ли тупоносые

судна его,

Неба синь затмевали полотнища

флагов-знамен.

По прибытье в Цзянлин, разливал он

хмельное вино

И с копьем, на коне восседая,

сочинил эти строки,

Что ныне припомнились мне...

Был героем он в жизни своей,

А теперь — где обитель его?..


Я и вы, мой учитель, рыбачили,

хворост сбирали

На острове, что посредине реки, —

С каждой рыбкой, креветкой знакомы,

С каждым лосем, оленем дружны.

Лодку — лотоса лист — направляя вперед,

Пили вместе вино.

Мы казались себе мотыльками

Между ширью небес и землей

Или зернами риса в безбрежной

стихии морской...»


И изрек он, мой гость:

«Опечален я: жизнь — это миг!

Полон зависти я: бесконечно

теченье Чанцзян!

Если б вечно летать мне, подобно

небесным святым!

Эту яркость луны если б мог я

навечно объять!

Знаю, мало мгновенья, чтоб это постичь,

И поэтому тонут мелодии музыки

в скорбных ветрах...»


Я сказал ему так:

«А доподлинно знает ли гость,

Что такое — вода, что такое — луна?

Все идет чередой, как вода,

как теченье реки,

Все идет чередой, но ничто

никогда не уйдет.

И луна — то кругла, то ущербна,

но вечно — луна,

И не в силах никто

увеличить-уменьшить ее.

Ибо, если изменчивость ставить

началом начал,

В миг единый не в силах мы вечность

вселенной постичь;

Если ж будем считать постоянство

за первоисток,

То и я, и мой гость, да и все, что мы

видим вокруг, —

Вечно все!

Так зачем же завидовать тщетно Чанцзян?


Между тем в небесах и на этой земле

Всякой твари и вещи свое

назначенье дано.

Если есть что-то в мире,

чем я обладать не могу,

То йоты того не посмею присвоить себе.

Но ведь ветер, что чист в небесах,

Не запретен для наших ушей,

А луна среди звезд, что светла,

Не боится взглянуть нам в глаза.

Мы возьмем их себе — и не будет

препятствий тому,

Ибо Высшим Создателем нам

во владение дан

Этот вечный источник живой красоты,

Мы им можем владеть как хотим!»


И от радости тут засмеялся мой гость,

Засмеялся и кубок наполнил вином.

А потом, после трапезы,

Кубки и плошки вокруг разбросав,

Мы лежали на дне нашей лодки вдвоем

И не знали, объятые сном,

что восток побелел.



Красная скала

———————————————————————
(Случай второй)

Так случилось, что в этот же год,

Но уже при десятой луне,

Я из Снежной обители* путь

в Лингао** держал.



* Я из Снежной обители...Снежная обитель — название, которое дал поэт своему дому в местечке Дунпо, разрисовав все четыре стены жилища хлопьями падающего снега.

** Лингао — место другого дома Су Дун-по в горах Хуанган провинции Хубэй.


Два товарища-гостя были вместе со мной.


Вот шагаем по глинистым, желтым холмам.

Опустились туман и роса,

Опадает с деревьев листва;

На земле — только тени людей,

С неба светлая смотрит луна...


При луне стало весело нам, —

Мы идем, и у каждого песнь на устах.

Но, вздохнув, я сказал:

«Вот ведь как!

Есть друзья — нет вина.

Есть вино — не хватает закуски к вину.

А луна так светла! Свежий ветер

так чист!

Разве будет еще столь прекрасная ночь?»


Гость ответил:

«На склоне ушедшего дня

Бросил сеть я — и рыбу поймал:

Рот огромен, мелка чешуя,

Вот уж подлинно карп из Сунцзян!



* ...Вот уж подлинно карп из Сунцзян... — В древности мясо карпа, выловленного в реке Сунцзян, считалось в Китае изысканным яством.


Словом, добрая снедь. Только как мы

добудем вина?»


Я вернулся домой — за советом к жене,

А жена говорит:

«Мерой в доу запас

Я хранила давно до минуты такой».


Так достал я к закуске вино!


А потом мы продолжили путь

И добрались до Красной скалы,

Где рокочет теченье реки,

Пробиваясь меж глыб.

Горы так высоки, что уменьшенной

кажется снизу луна.

Из отхлынувших вод обнажаются

скал острия.


Только несколько лун миновало

и несколько солнц, —

А узнать не могу эти горы и эту реку!

...Полы длинной одежды своей подобрав,

Я вскарабкался вверх по отвесной скале

И, пробравшись сквозь чащу

кустов молодых,

Оседлал Леопарда и Тигра,

На спину Дракона Рогатого влез*

И, до гнезд соколиных добравшись,

Взираю на темный дворец —

на обитель Фэн И**...



* ...Оседлал Леопарда и Тигра, на спину Дракона Рогатого влез... — Здесь перечисляются названия скал.

** Фэн И — бог речных вод.


Жаль, что гости со мной не решились

взобраться сюда!


Вдруг раздался пронзительный свист*,

Задрожали деревья, пригнулась трава,

Все долины в низинах эхом вторили

свисту в горах,

Все гонимые ветром реки вздыбили

воды свои.



* Вдруг раздался пронзительный свист... — В среде даосов гортанный крик с присвистом часто сопровождал их радения. Видимо, эти звуки и привели поэта в оцепенение, когда он взобрался на гору.


Цепенея и духом упав,

Я смятенье не мог побороть,

Страшно было стоять на вершине

совсем одному,

И тогда я спустился к друзьям,

Нас у берега лодка ждала.

На средине реки

Мы отбросили весла, отдавшись

теченью Чанцзян,

И дремали, от мира уже отрешась...

Вот приблизилась полночь.

Тишина воцарилась — и вдруг

Одинокий журавль*

Над рекой пролетел:

Колесницы колеса — это круглые

крылья его.



* Одинокий журавль — здесь перевоплощенный образ даоса.


Тонкий шелк — это белые перья его.

Пролетел с громким криком

И на западе скрылся из глаз...


Я в Лингао... С друзьями расстался,

В обители тихой заснул...

И во сне предо мною предстал

проповедник-даос

В одеянии с перьями, как

у бессмертных святых.

Он в Лингао зашел по пути

И учтиво спросил:

«Хорошо ли и весело ль время

у Красной скалы провели?»


Я монаха спросил, как его величать,

Но лишь голову тихо склонил,

не ответил даос.

«О! — воскликнул я. — Понял: во сне

продолжается явь!*



* Понял: во сне продолжается явь! — Поэт влачил жизнь в изгнании с каждодневной думой о прежней деятельности в столице. По одному из толкований поэмы, воспоминание Су Дун-по о том, как во сне ему явился даос, представляется поэту предзнаменованием скорого возвращения на родину.


Ночью вы пролетели над нами,

Крича, как журавль?»


Улыбнулся даос, поглядел на меня

и исчез,

Был смущен я, когда же опомнился —

дверь распахнул,

Огляделся вокруг —

Ни души!..

Су Дун-по.
Стихи. Мелодии. Поэмы.
Пер. с кит. И. Голубева.
М., «Худож. лит.», 1975.