Rivelt
Змееборство Георгия в свете фольклора
Пропп В. Фольклор. Литература. История. (Собрание трудов). М.: Лабиринт, 2002, с. 92-114
В изучении древнерусской живописи за последние 50 лет достигнуты очень крупные успехи. Спасено от забвения огромное количество памятников. Начата искусная работа по их реставрации. Реставрированные произведения определяются по месту и времени их происхождения и изучаются. Создана последовательная научная история древнерусской живописи [Грабарь, I — III]. Появилось множество специальных работ.
И тем не менее многое еще предстоит сделать. В изучении древнерусской живописи до сих пор допускается ошибка, унаследованная от дореволюционной науки: памятники этой живописи исследуются теми же методами, какими изучаются произведения отдельных крупных мастеров от XVIII в. и до наших дней. Так, одной из главнейших задач считается установление авторства. Бесспорно, что эта задача должна решаться по возможности для каждого из существующих памятников. Но при этом упускается из виду, что одна и та же икона иногда возможна в десятках вариантов. Понятие «вариант» вообще не входит в обиход этой науки. Каждый памятник изучается как отдельное самостоятельное произведение, в лучшем случае — как произведение локальной школы: киевской, новгородской, владимиро-суздальской, псковской, московской и др. Между тем наличие вариантов вызывает необходимость их сличения между собой независимо от локальных границ.
Plaque portraying St George slaying the Dragon. 15th century
National Art Museum of Georgia
Сравнение вариантов издавна применяется в изучении фольклора. Оно применимо и при изучении иконописи. Особенно плодотворно может оказаться изучение икон, изображающих змееборство Георгия. Сюжет этот тесно связан с фольклором. Он представляет собой частный случай всемирнораспространенного сюжета борьбы героя со змеем, имеющегося кроме иконописи в сказках, легендах, духовных стихах, житиях. Особенно широко этот сюжет распространен в сказках. В указателе сказочных сюжетов Аарне-Андреева он предусмотрен под № 300. Сюжет этот имеет почти всемирное распространение [1]. В английском издании Томпсона названы варианты примерно на тридцати европейских языках и частично (очень скудно) на языках других континентов [Tompson, 1967]. Русских вариантов в настоящее время можно назвать свыше ста.
Наличие сюжета змееборства в сказках для нас очень важно. Волшебная сказка имеет доисторическую давность. Сказка доказывает, что мотив змееборства не был создан иконописцами, он был ими унаследован. Хотя предмет нашего изучения не сказка, указать на эту связь необходимо.
Между тем иконы, изображающие змееборство, изучались безотносительно к каким бы то ни было письменным или словесным материалам, и наоборот, житие Георгия изучалось безотносительно как к фольклору, так и к изобразительному искусству. Литература вопроса огромна, мы можем указать лишь на некоторые образцы. Особенно тщательно изучалось житие Георгия на византийской почве. Здесь можно назвать капитальный труд А. П. Кирпичникова, ответ на него А. Н. Веселовского, большую работу А. В. Рыстенко, немецкие работы Крумбахера и Ауфгаузера [2]. Литература вопроса чрезвычайно богата, но методология этих работ устарела.
Несмотря на феноменальную эрудицию, исследователи совершают элементарные ошибки, которые ставят под сомнение результаты их работ. Достаточно привести два-три показательных примера. А. И. Кирпичников, например, в конце своего огромного труда пишет, что сказания о битвах с чудовищами основаны на веровании, будто «существовали когда-то на земной поверхности чудовищные змеи. Это верование основывается на факте, на воспоминании о вымерших видах животных, остатки которых пока встречались в окаменелостях», «существование в некоторых странах сильных и опасных для людей земноводных вроде крокодилов способствовало живучести этого воспоминания» [Кирпичников, 1879, с. 109]. Итак, мотив змееборства Георгия вовсе не фантастичен, он основан на реальной борьбе с чудовищами, и в том числе с крокодилами. Такую же беспомощность в подведении итогов, какую обнаруживает А. И. Кирпичников, мы находим и у А. В. Рыстенко. Не ссылаясь на А. И. Кирпичникова, он повторяет его выводы: «Георгий несомненно лицо историческое, — пишет он. — Как бы ни фантастичны казались нам рассказы о змееборстве, все же в основе лежит какой-то реальный факт <...> На создание подобного рода рассказов влияли настоящие страшные крокодилы, ужасные змеи» [Рыстенко, 1909, с. 462].
И другие крупные ученые делали иногда очень странные утверждения. А. Н. Веселовский, например, изучая византийские жития Георгия, бегло касается и некоторых русских материалов и говорит о них так: «Русское представление о Георгии светло-храбром, по локоть руки в красном золоте, по колена ноги в чистом серебре, очевидно, внушено иконописью» [Веселовский, 1880, с. 150]. На самом же деле нет ни одной иконы, на которой Георгий изображался бы с золотыми руками и серебряными ногами. Такое изображение встречается только в сказках и духовных стихах.
Наиболее обстоятельное исследование жития Георгия принадлежит Крумбахеру, который великолепно знал византийскую, латинскую и частично восточную рукописную традицию и подробно эти рукописи изучил. Исследовал он исключительно жития. Конечный итог его разысканий состоит в том, что житие Георгия есть литературное произведение, автора которого установить невозможно [Krumbacher, 1911, S. 240]. Действительно, можно признать, что историю рукописного жития необходимо проследить хронологически и что автора установить невозможно. Но Крумбахер не понимает, что история рукописи и история сюжета — разные области изучения. И если в изучении рукописей он первоклассный мастер, то его предположения о происхождении сюжета звучат наивно и по существу не отличаются от гипотез его предшественников. По его мнению, Георгий — историческая личность. Об этом он пишет так: «Георгий был и остается исторической личностью, хотя мы и не можем вполне рассеять тот мрак, который окружает более подробные обстоятельства его жизни» [Krumbacher, 1911, S. 244]. Другой немецкий исследователь Ауфгаузер также полагает, что в основе легенды лежат какие-то фактические события и что она составлена одним автором [Aufhauser, 1911].
Названные авторы так или иначе убеждены в византийском происхождении как рукописной традиции жития Георгия, так и самого сюжета. Все иные теории темпераментно отвергаются, но отвергаются не столько в силу научной аргументации, сколько в силу субъективного убеждения, что это так. Любые теории невизантийского происхождения сюжета подвергаются презрительной насмешке. Но насмешка — не научная аргументация.
Есть множество иных теорий первичного происхождения мотива змееборства в житийной литературе. Так, например, культ христианского Георгия возводился к культу иранского Митры, к культу вавилонского Таммуза; христианские жития возводились к сирийским и эфиопским легендам. Особое внимание обращалось на сходство легенды о Георгии с античным мифом о Персее и Андромеде. Называли также Беллерофонта, Кадма, Геракла, Ясона, Аполлона, побеждающего дельфийского дракона Питона, греко-римского Митру и некоторых других змееборцев, и в том числе змееборцев Индии и Китая.
Мы не будем входить в детали подобных сопоставлений и связанных с ними теорий. От приведенных выше теорий византийского происхождения они отличаются заменой Византии другими местами. Эрудированность авторов этих теорий слабее, чем эрудированность специалистов по Византии, но сущность теории — утверждение однократного и одноместного происхождения сюжета — по существу не отличается от теории византийского происхождения. На наш взгляд, следует говорить не о временно-пространственных координатах, а об исторических условиях, приводящих к возникновению одинаковых сюжетов у разных народов. Для правильного решения вопроса следовало бы изучить весь существующий материал по мотиву освобождения женщины от дракона, в каком бы жанре или виде народного творчества (обряд, миф, сказка, легенда, житие, духовный стих, икона и т. д.) и к какой бы эпохе, начиная от народов, близких к первобытнообщинному строю, и до современных данных эти материалы ни относились. Практически это сделать сейчас еще почти что невозможно. Тем не менее частные работы имеют право на существование как материалы для будущих историко-теоретических обобщений.
В советское время появилась большая работа В. Н. Лазарева, специально посвященная некоторым вопросам изучения образа Георгия [3]. Здесь рассмотрены все виды икон, на которых изображен Георгий. С нашей точки зрения, такой номенклатурный подход к совершенно разнотипным и гетерономным явлениям представляет собой методологическую ошибку, приводящую к неправильным выводам, несмотря на обилие привлекаемых материалов.
Высказывались в советской науке и более правильные и убедительные взгляды. Так, Б. Н. Путилов, изучавший южнославянские песни о змееборстве, высказывает очень правильную мысль, применимую более широко, чем это делает автор: «В целом южнославянские песни о змееборстве принадлежат догосударственному эпосу» [Путилов, 1968, с. 36].
Настоящая работа посвящена изображениям змееборства на русских иконах. Такое изолированное изучение делается с оглядкой на более общие проблемы, решение которых предстоит в будущем, но не в этом состоит цель работы. Цель работы — дать обзор, систематизацию и изучение материала иконописного.
Перебирая материалы, прежде всего можно установить, что есть два вида икон, изображающих Георгия.
В иконах первого вида Георгий изображается стоя. Это, так сказать, портретное изображение его. Такова, например, икона новгородской школы XII в., хранящаяся в Третьяковской галерее. Георгий изображен в фас, во весь рост. В правой руке он держит копье, левой придерживает меч. Одежда многокрасочна. Это воин на страже родины. Икона обладает высокими художественными достоинствами [Лазарев, 1969, табл. 3]. Не менее выразительна другая икона, хранящаяся в Успенском соборе в Москве. Георгий здесь изображен не в рост, а по пояс [4]. Таких примеров, русских и византийских, можно привести несколько. Виды и разновидности икон, на которых Георгий (иногда вместе с другими святыми) изображается стоя, рассмотрены в упомянутой работе В. Н. Лазарева. «Византийцы отдавали предпочтение фигуре стоящего Георгия, опирающегося левой рукой на щит, в правой же держащего копье» [Лазарев, 1970, с. 56]. То же имело место на Кавказе. Изучение таких икон — особая проблема, которая здесь затрагиваться не будет.
Но есть иконы, посвященные Георгию, совершенно иного вида. Это не портреты, а изображение его борьбы со змеем. Георгий показан не статически, а в движении. Существует три типа таких икон.
На одних Георгий показан на коне, медленной поступью подвигающемся вперед. Впереди него идет Елизавета и ведет на поводу покоренного героем змея. Они приближаются к башне, на которой находятся родители Елизаветы, иногда еще и другие люди.
На иконах второго типа нет ни Елизаветы, ни ее родителей, нет никаких построек; на иконе изображается только смертельная схватка Георгия со змеем. Сидя на скачущем коне, Георгий вонзает копье в пасть змея.
Третий тип может быть рассмотрен как смешение двух первых. Георгий сидит на коне и могучим движением поражает змея копьем. Змея ведет на поводу Елизавета. На иконе изображены также ее родители, которые находятся наверху какой-нибудь башни и смотрят на происходящее.
Мы рассмотрим все три типа отдельно, но раньше, чем приступить к рассмотрению их на образцах, необходимо поставить вопрос о степени распространения в России икон Георгия на коне независимо от принадлежности их к тому или иному типу.
Тут окажется совершенно неожиданная картина. Иконы Георгия на коне нет ни в одном из храмов Московского Кремля. Есть только изображение его стоя. Возможно, что это случайность, что такие иконы в этих храмах были, но не сохранились там. Однако такое предположение маловероятно. Имеется научно сделанная опись икон Троице-Сергиевской лавры, как находящихся в церкви, так и хранящихся в архиве. Всего учтено 1127 икон. Иконы Георгия-змееборца в этой описи нет ни одной [Олсуфьев, 1920].
Эти наблюдения наводят на мысль, что культ Георгия-змееборца не признавался официальным богословием. Как Кремль, так и Троице-Сергиевская лавра были местами государственного культа. Эти храмы были храмами царей и высшей знати. Георгий-змееборец вошел в культ вопреки церковному руководству. Мы имеем прямые данные о запрещении культа Георгия церковными властями. Но никакие запрещения не могли препятствовать его широкому распространению. По этому поводу А. И. Кирпичников сообщает: «Апокрифическое житие Георгия ясно и положительно осуждается в славянских индексах запрещенных книг». Это запрещение распространялось и на иконопись, но оно не соблюдалось. «Если, несмотря на запрещение Геласия, даже клерики продолжали переписывать апокриф, иногда сокращая его <...> тем с большим правом овладевала им национальная поэзия и искусство. Его перелагали в стихи во всех почти христианских странах, им украшали стены храмов» [Кирпичников, 1879, с. 33]. О том же, ссылаясь на Крумбахера, пишет В. Н. Лазарев: «Житие Георгия вызвало резкое осуждение в "Decretum Gelasianum" (конец V века?), где оно было приравнено к запрещенной апокрифической литературе» [Лазарев, 1970, с. 69]. Однако это запрещение не соблюдалось, о чем свидетельствует новый запрет патриарха Никифора (начало IX в.). В. Н. Лазарев приводит и некоторые другие подобные же свидетельства.
Наличие запретов объясняет некоторые другие факты. Так, например, во всем наследии Рублева также нет ни одного изображения Георгия-змееборца. Рублев выполнял государственные заказы, передаваемые ему представителями светских и церковных властей [5]. Этим же можно объяснить, почему, например, в церкви Спаса Нередицы в Новгороде также не было ни одного изображения Георгия в борьбе со змеем. Нередицкие фрески были изданы полностью в 1925 г. [ГРМ, 1925] Здесь имеется 143 репродукции, но Георгия-змееборца в их числе нет.
Можно заметить, что за одним единственным исключением (о нем речь ниже) Георгий вообще не изображался на фресках. Эти данные показывают, что в утверждении А. И. Кирпичникова (изображения Георгия украшали стены храмов»), следует внести уточнение: подобные изображения имелись только на иконах, на фресках их не было. Такие иконы имелись во множестве церквей, преимущественно в сельских местностях и в провинциальных городах, но их не было в больших храмах государственного значения.
Мы остановимся на анализе некоторых избранных характерных образцов изображения Георгия, начиная с рассмотрения того типа, в котором Георгий мирно приводит змея и Елизавету к ее родителям: она ведет на поводу усмиренного змея, Георгий сопровождает ее на коне.
Одно из древнейших русских изображений имеется на фреске Георгиевской церкви в Старой Ладоге. Это единственная известная нам фреска на данный сюжет в России. Все остальные изображения Георгия принадлежат станковой живописи [6]. Мы здесь не будем останавливаться на изучении этой замечательной фрески, упомянем только, что некоторые авторы не видели, что на ней изображено. Вот что пишет Т. Г. Муратов: «На стене диаконника сохранилось изображение покровителя храма, святого Георгия на коне, поражающего дракона» [Грабарь, 1914, с. 120]. Увы! Георгий на этой фреске отнюдь не поражает дракона Он изображается безоружным, при нем нет ни меча, ни копья. Георгий только сопровождает Елизавету, мирно ведущую змея за пояс, обвязанный вокруг рога, за которой тот покорно ползет, вытянувшись во всю длину своего тела. По мнению Т. Г. Муратова, изображение это занесено из Византии и «выражает вкусы аристократической, княжеской Руси XII века» [Грабарь, 1914, с. 130]. Выше мы видели, что как раз в княжеских церквах этой иконы никогда не было и что она выражает вкусы не аристократии, а демократических низов.
Раньше, чем приступить к истолкованию иконописного материала, необходимо рассмотреть, как сам народ понимает различные виды изученных нами изображений, начиная с тех, в которых Георгий приводит Елизавету со змеем к дому ее родителей. Для истолкования этой иконы имеется очень ценный вспомогательный материал, а именно духовный стих о Егории Храбром и Елизавете Прекрасной. Стих этот довольно редок. В XIX в. он был уже полузабыт [7]. Специально он никогда не изучался. Подробное изучение его не может входить в наши задачи. Для наших целей достаточно установить сюжетный стержень, а этот стержень во всех вариантах один и тот же.
Сюжет сводится к тому, что в некотором фантастическом городе или царстве (град Антоний, Рахрынь-город, царство Арапинское и др.) живут царь и царица. Они язычники, иногда отступники от христианской веры. По гневу господню, без всякого внешнего повода бог насылает на город страшное бедствие. Появляется «поедучая змея», которая требует на пожирание каждый день по человеку. Жители обращаются к своему царю, и он предлагает, чтобы жертва ежедневно определялась по жребию. Жители принимают такое предложение. Но вот жребий выпадает на царя. Царь советуется с женой, как ему спастись, и та предлагает ему вместо себя отправить на жертву их дочь Елизавету. В большинстве вариантов она не той веры, что ее родители, она христианка: Не нашему богу она молится, Она молится господу распятому. [Бессонов, 1861, N119].
Свою дочь они обманывают, снаряжают ее будто к венцу. Но Елизавета все понимает. Ее ведут к морю или озеру, в котором обитает змей, и оставляют ее там. В дальнейшем песня повествует, что мимо того места, куда приведена царевна, на белом коне проезжает Георгий. Георгий — воин, который после ратных подвигов возвращается домой. Он выспрашивает девушку и остается около нее, чтобы спасти ее от змея. Девушка ищет у него в голове, и он засыпает. Появляется змей; Елизавета не может добудиться героя и плачет. Горячая слеза падает ему на щеку, и он просыпается. Легко заметить, что эти детали совпадают со сказкой об избавителе-змееборце. В дальнейшем, однако, дело происходит иначе, чем в сказке. Мы ожидали бы, что герой схватится со змеем, убьет его и освободит царевну. Но в песне никакого боя нет. Георгий не убивает змея, а укрощает его: он произносит над ним заклинание или ударяет его своим «скипетром», и змей полностью смиряется. Он побежден как бы внутренней силой героя. Георгий предлагает Елизавете снять свой пояс. Пояс этот он обматывает вокруг шеи змея, а конец его дает ей в руку. Они возвращаются к дому родителей Елизаветы, Георгий на коне ее сопровождает. Этот момент и изображен на иконе.
Песня сообщает дальше, что Георгий предлагает родителям Елизаветы принять христианство. Если они согласятся, он убьет змея, если же нет, «я спущу змею лютую на твой град». Родители Елизаветы, конечно, сразу же соглашаются принять истинную веру. Георгий еще требует, чтобы они поставили три церкви, и они на все согласны. На этом песня чаще всего кончается. Певцы совершенно забывают о змее. Формальный конец их мало интересует, но в отдельных вариантах сообщается, что Георгий расправляется со змеем и исчезает [8].
Рассказ имеет все признаки вторичного образования: это тот же сюжет, что в сказке о герое, освобождающем царевну от змея, которому она отдана на съедение, но перелицованный на церковно-религиозный лад.
Текст песни позволяет полностью расшифровать и научно определить иконописное изображение со стороны сюжета, но песня не раскрывает художественной трактовки в изображении события и действующих лиц так, как это сделано средствами живописи. Выше мы вкратце рассмотрели староладожскую фреску. Но сюжет змееборства типичен не для фресковой живописи, а для икон. В качестве образца иконописного изображения мы остановимся на иконе XIV в., хранящейся в Русском музее в Ленинграде [9]. Икона эта до сих пор по существу не изучена. В упомянутой книге В. Н. Лазарева о новгородской живописи дан следующий комментарий, в котором высказывается несколько странное понимание ее сюжета. «Царевна кажется игрушечной, и таким же воспринимается и дракон, послушно ползущий за Елисавой. В Георгии нет ничего подчеркнуто воинственного. Хотя в правой руке его виднеется копье, он им никого не поражает, а несется вскачь, как бы устремляясь на своем белом коне в поле, чтобы охранить крестьянские посевы» [10]. Итак, по мнению В. Н. Лазарева, Георгий совершает свой подвиг как бы мимоходом. Настоящая же цель его состоит в том, чтобы охранять посевы. Откуда здесь взялись посевы, остается неясным. Характеристика эта не выдерживает критики, хотя она и сделана крупным знатоком русской иконописи.
Эта икона — древнейшая из всех русских икон, на которых изображено змееборство, и потому на ней следует остановиться несколько подробнее.
Первое, что бросается в глаза при ее рассмотрении, это поразительное внешнее сходство с фреской Старой Ладоги. Можно бы думать о непосредственном влиянии фрески на икону. Но вернее будет предположить другое: данный тип иконы был традиционен. Он прослеживается в течение ряда веков. Но при всем сходстве есть одно существенное отличие: отличие стиля и степени мастерства.
Фрески исполнялись крупными мастерами, иногда гениальными, первоклассными художниками, имена и произведения которых вошли в историю мирового искусства. Иконы также могли исполняться великими художниками, но они же издавна исполнялись также и ремесленниками, очень усердными и благочестивыми, но не всегда искусными. Так можно объяснить, почему данная икона XIV в. по своему художественному уровню стоит значительно ниже, чем фреска XII в.
На этой иконе Георгий сидит на белоснежном коне. Сидит он совершенно прямо, без всякого изгиба или наклона корпуса. Он не управляет конем, поводья ослаблены и провисают. Вопреки драматичности сюжета фигура Георгия совершенно спокойна. Есть некоторая диспропорция между величиной всадника, который кажется огромным, и конем, непропорционально малым. Ноги всадника слишком коротки. Эти недостатки — признак архаичности, в более поздних иконах они исчезают. Есть и некоторые другие показатели архаичности: в то время как конь показан сбоку, всадник показан по пояс спереди. С точки зрения реалистического изображения действительности его поза крайне неудобна и противоестественна Но художнику непременно надо показать лик всадника, и соответственно спереди показан и весь корпус. Всадник не смотрит ни на змея, ни на Елизавету. Его взгляд обращен вперед, в пространство, как это имеет место на иконах, на которых изображены одни только лики. Можно допустить предположение, что лицо Георгия и его корпус изображены разными художниками, что иконы писались не только отдельными мастерами, но артелями, и что были мастера, которые писали одни только лики святых.
Очень характерен конь. Как и на большинстве других икон, он ослепительно белый. Передние и задние ноги попарно изображены совершенно одинаково. Они изогнуты в суставах, и это — несомненное достижение художника. На многих более поздних иконах ноги изображены прямо. Всадник вместе с конем как бы парит над землей. По той версии повествования, которая изображена на иконе, Георгий не вступал со змеем ни в какую схватку. Он его победил заклинанием. Этим объясняется, почему на ладожской фреске Георгий не имеет никакого оружия [11]. На разбираемой нами иконе он держит в руках копье, но это не столько оружие, сколько знамя: на копье развевается вымпел.
Небесному существу Георгия противопоставлен его антагонист — выходящий из под земли червеобразный змей. На иконе в левом углу намечена гора или возвышение, и в этой горе — змеиная нора. Из нее только что выполз гад, его хвост скрыт в пещере (здесь противоречие: змея приводят издалека, но вместе с тем он тут же выползает из норы; но это противоречие до зрителей не доходит и их не смущает). Края норы зубчатые. Пещера, из которой появляется змей [12], окрашена в яркие тона: фон ее темно-красный, можно сказать, зловеще красный. На темно-красном фоне — ярко-зеленый круг. Это вход в логовище змея, который сам того же зеленого цвета, что и края берлоги. Спина его, однако, не зеленая, а черная, и черный цвет выражает его сущность.
Змей имеет форму длинного червя, суживающегося к хвосту. У него два маленьких крыла, но крылья имеют как бы только символическое значение: на этих крыльях он летать не может. Крылья — реликт образа небесного змея более ранних языческих представлений, нашедших отражение и в фольклоре. Змей — подземное существо в противоположность небесному существу его антагониста — Георгия. Голова змея в злобе поднята кверху. Из пасти высовывается ярко-красный язык, которым он шевелит. Лапы усажены каждая тремя огромными когтями.
Змея ведет на поводу Елизавета («Елисава»), королевская дочь, которая была назначена ему в жертву. Она стоит совершенно прямо, без всякого изгиба или движения. Платье ее без складок прямо свисает вниз. Бросается в глаза диспропорция в изображении человеческих фигур: Елизавета стоит на переднем плане, но фигура ее уменьшена. Это не от неумения, это принцип. Такую диспропорцию (хотя, может быть, менее резкую), мы имеем во всех вариантах данной иконы. Главные фигуры, основные герои живописного повествования обычно изображаются крупным планом, остальные — в меньших размерах, безотносительно к законам перспективы. Здесь царят другие законы.
По своей фактуре икона весьма архаична, и фигура Елизаветы — наиболее архаическая часть ее. Скованность и неподвижность фигуры — знак ранних, еще примитивных форм иконописания. Фигура Елизаветы вытянута вверх без всяких изгибов, так же как совершенно прямо на коне сидит Георгий и совершенно прямо, не извиваясь, по земле вытянулся змей.
В правом верхнем углу видна фантастическая постройка с крытой кровлей, откуда выглядывают родители девушки, пославшие ее на смерть. На их головах точно такая же корона, как на ней. Кроме них изображено не совсем ясное третье лицо, в котором издатель «Новгородской иконописи» В. Н. Лазарев хочет видеть епископа, но на последнем нет никаких признаков епископского сана Они язычники, и епископ здесь был бы совершенно неуместен. Текст духовного стиха показывает, что Георгий предложит родителям Елизаветы принять христианство; если же они этого не захотят, на них будет выпущен змей.
Особого рассмотрения требовала бы башня, на которой находятся родители. Но такая постройка характерна не только для данного типа икон, но и для других, на которых изображается змееборство, и будет рассмотрена ниже.
При всей наивности, неумелости данная икона подкупает какой-то искренностью и теплотой. К тому же она великолепна по своему колориту. Фон ее ярко-красный. Красный цвет щедро рассыпан по многим деталям этой иконы. В красное одет король, на Елизавете красное платье, на Георгии красные сапоги. Крылья змея сверху белые, снизу красные. Плащ Георгия, развевающийся по ветру, синий. Кольчуга, вероятно, была когда-то золотая. Из под нее виден лиловый рукав; штаны на всаднике белые. Всем этим создается впечатление яркости, размаха и силы. В волосах Георгия просматривается красная пряжа, нимб вокруг головы золотисто-желтый. Такова эта архаическая икона, самая древняя из известных нам на данный сюжет [13].
Икона интересна еще другим: основное изображение окружено как бы рамкой из множества мелких изображений, так называемых клейм. Эти клейма заслуживают самого пристального внимания, хотя они никогда специально не изучались. Каково взаимоотношение иконы и клейм? Если сама икона служит иллюстрацией к повествованию или к песне о героическом подвиге освобождения девушки от змея, то клейма иллюстрируют совершенно иной сюжет, первоначально не связанный с героическим подвигом Георгия, а именно повествование о мучениях, страстях и смерти Георгия.
Раньше чем ответить на вопрос, почему, как и где эти два памятника были объединены, необходимо хотя бы вкратце рассмотреть вопрос об изображении страстей.
Для понимания клейм необходимо привлечь фольклорную песню о мучениях Георгия (Егория). В отличие от стиха о подвиге Георгия, известного в очень небольшом числе записей, стих о мучениях Георгия был записан весьма часто. В издании П. Бессонова имеется 17 записей его. Он имеется в некоторых этнографических сборниках, а также в некоторых сборниках былин. Можно назвать до 60 опубликованных текстов этого стиха.
Обширные исследования А. И. Кирпичникова, А. В. Рыстенко, Ауфгаузера и других посвящены именно данному сюжету. В названных работах анализируется рукописная традиция, русские же фольклорные стихи в них не рассмотрены. Между тем для наших целей в первую очередь важны именно духовные стихи, тесно связанные с русской иконописью.
Эпическое повествование песни о Егории очень устойчиво. Пренебрегая некоторыми деталями, можно установить следующий сюжетный стержень. В Иерусалиме или в другом городе живет благочестивая София Премудрая. У нее три дочери и один сын — Егорий. Егорий отличается необыкновенной красотой: у него по локоть руки в золоте, по колена ноги в серебре, «голова его вся жемчужная». Они христиане. На город нападает «царище басурманище» Демьянище и уносит Егория в свою землю. Из дальнейшего следует, что он похитил также его сестер, но певцы, как правило, этого не сообщают, и слушатели узнают об этом только в конце песни. Царь подвергает Егория допросу — в кого он верует, и уговаривает его принять басурманскую веру. Егорий отказывается. Тогда царь подвергает его всяческим, очень подробно описанным мучениям: его рубят топором, пилят пилой, сажают в котел с кипящей смолой, топят в воде. Таковы наиболее часто встречающиеся формы. Реже, а иногда лишь в единичных случаях можно встретить и другие формы: его водят по гвоздям, жгут в огне, заковывают в железные сапоги, бросают о землю, топят в море, ставят на раскаленную чугунную плиту, вертят колесом, режут ножом, варят в котле, стегают батожьем и т. д. Егорий стойко выдерживает все муки и остается жив. Иногда ему помогают небесные силы. Чтобы окончательно погубить Егория, царь приказывает его замуровать в глубокий погреб, заложить выход дубовыми досками, а доски засыпать песком. Проходит много лет, и совершается чудо: ветер разносит доски, и Егории выходит невредимым. Он направляется в Иерусалим к матери. Она дает ему могучего коня (иногда и оружие) и благословляет насаждать христианскую веру и «открыть кровь царищу Демьянищу». Егорий отправляется, но по дороге наталкивается на препятствие. Он наезжает на «толкучие» горы, которые его не пропускают. Горам он приказывает расступиться и обещает построить на них церковь. Затем Егорий встречает трех девиц. Это оказываются его сестры, которых царище Демьянище похитил и заставил пасти овец. Девушки совсем одичали, заросли волосами, забыли свою христианскую веру, «набрались духу неверного, басурманского». Егорий отсылает их в Иерусалим, а сам едет дальше. Он наезжает на палаты Демьянища и убивает его.
Рассказ поражает современного читателя своей нескладностью. Почему Георгий, освободившись из темницы, совершенно беспрепятственно находит путь домой, тогда как обратный путь к царству своего мучителя обставляется многочисленными препятствиями? Препятствия эти сами по себе весьма интересны и архаичны. «Толкучие» горы, например, встречаются уже в Одиссее, некоторые мотивы исконны для сказки. Специальное изучение песни было бы очень интересно, но это не входит в наши задачи. С нашей точки зрения, нескладная композиция, логическая непоследовательность и механическая нанизанность мотивов — один из признаков позднего и притом искусственного происхождения песни в целом. Достаточно провести сравнение с логичностью и стройностью подлинно народных былинных, или сказочных, или иных повествований и законов их композиции, весьма древних и архаических, чтобы сразу увидеть здесь разницу.
Мы остановились на этой песне потому, что она объясняет содержание окружающих Георгия-змееборца клейм. Песня содержит сложное и длинное повествование, но характерно, что из всего повествования иконописец выбирает только один эпизод, а именно мучения Георгия. Картина мучений, даваемая иконой, не во всех деталях совпадает с той картиной, которая дается песней. Каждая песня в отдельности повествует в среднем о пяти-шести мучениях, тогда как иконописец может их дать много больше [14]. Клейма эти встречаются очень редко. Они противоречат героическому повествованию средника о спасении Елизаветы. Изменен также и конец: апофеоз Георгия и его возвращение на родину в песне на иконе заменен мученической смертью его, о которой песня ничего не знает.
Чем же объяснить такой отбор и такую замену? Мы уже знаем, что героический образ Георгия-освободителя отнюдь не соответствовал интересам церкви с ее прославлением долготерпения, смирения и послушания и что этот образ когда-то не был признан церковью и культ его даже подвергался запрещениям Однако никакие запрещения не могли уничтожить популярность Георгия-освободителя и препятствовать его проникновению в низовую иконопись. Клейма были введены под воздействием церковных властей, чтобы ослабить героический облик Георгия и подчеркнуть облик смиренного страстотерпца. Если средник дает образ мужественного героя-воина, то клейма изображают Георгия в качестве смиренного мученика и тем преобразуют героический и народный облик героя в облик страдальца, угодный церкви. Но народ в целом не принял этой поправки. Может быть, этим и объясняется, почему клейма на иконах, изображающих подвиг Георгия как победителя змея, встречаются так редко.
Древнерусская живопись не довольствовалась тем типом икон Георгия, который здесь рассматривается. Тип этот, как мы видели, крайне редок. Причины довольно очевидны. На иконах данного типа нет непосредственной борьбы, есть покорение врага не силой, а внутренним совершенством героя. Преобладание получил другой тип иконы, в которой змей побеждается не нравственной силой героя, а силой оружия и не во имя одной женщины, а во имя борьбы со злом. В противоположность чрезвычайно редкой иконе об освобождении девушки икона, изображающая только боевую схватку героя со змеем без всяких других персонажей, представлена большим количеством экземпляров начиная с XII в. и кончая примерно серединой XVIII в., когда художественную традицию вытесняет ремесло. Имеется свыше 30 публикаций таких икон.
Иконы этого типа обладают высокой степенью художественного мастерства. Очень высок средний художественный уровень их, имеются и такие, которые представляют собой вершину не только русского средневекового мастерства, но искусства мирового.
При сличении икон этого типа между собой бросается в глаза, что, несмотря на одинаковость сюжета, обязательного для иконописца, мы не имеем ни одного случая совпадения в оформлении композиции, в фактуре и в деталях. Нет копий, каждая икона есть продукт индивидуального творчества. Возможно, конечно, что копии имелись, но не сохранились, но вернее предположить другое: каждый художник творил индивидуально. Ни один из них не имел во время работы перед глазами образца в качестве модели. Он знал необходимый обязательный канон на память и в пределах этого канона свободно творил. Поэтому к иконам данного типа лишь условно можно применять понятие варианта в том смысле, как оно применяется при изучении фольклора. Варианты здесь носят иной характер.
Характерный образец рассматриваемого типа — икона конца XIV в., хранящаяся в Русском музее в Ленинграде [15]. Первое, что бросается в глаза, — необычайная динамика изображения. Здесь все в движении. В этом отношении разителен контраст, например, с рассмотренной выше иконой, где Елизавета в сопровождении Георгия очень спокойно приводит змея к дому своих родителей. Георгий сидит на белоснежном, скачущем впереди коне. Его правая рука широким размахом откинута назад: ею он сильным движением вонзает копье в пасть змея. За его спиной по ветру развевается плащ, подчеркивая быстроту езды на коне. Голова Георгия слеша наклонена вперед и немного в сторону, что придает всей его фигуре гибкость, естественность и оживленность. Он смотрит не в пространство, а вниз, на поражаемого им змея. Левой рукой он силой удерживает скачущего коня: поводья натянуты, голова всадника пригнута к груди. Рука, держащая поводья, не прижата к телу, а согнута в локте и отведена от корпуса. Голова и лик ярко выступают на фоне белого нимба, имеющего форму не кольца, а сплошного круга. Изображение в нескольких местах заходит на деревянную рамку: художнику как бы тесно в пределах доски. На всаднике синий кафтан, доходящий до колен, но поверх него надета красно-оранжевая кольчуга, состоящая из крупных звеньев. Обувь красная. Есть в фигуре Георгия и недостатки: ноги по сравнению со всей фигурой несколько коротковаты, но этот недостаток как бы скрыт и не бросается в глаза. Конь снежно-белый, даже копыта у него белые. Уздечка и сбруя красные. Под конем извивается червеобразный дракон синего цвета с небольшими красными крыльями. Он изображен выходящим из черной подземной норы. Голова, как и крылья, ярко-красная. Голова змея повернута назад, к всаднику, и в этот момент Георгий вонзает в его открытую пасть копье.
Кроме рассмотренных двух типов изображения Георгия-змееборца, а именно древнейшего типа, где изображается привод змея Елизаветой в сопровождении Георгия к дому ее родителей, и позднейшего, где изображается схватка со змеем в тот момент, когда герой поражает его своим копьем, есть, как указано выше, еще один вид, или тип, который можно назвать смешанным: на иконах этого типа есть одновременно и привод змея к дому родителей Елизаветы, и поражение его насмерть. На левой половине таких икон изображен Георгий на коне, вонзающий копье в пасть змея. Перед ним стоит Елизавета Убиваемого змея она ведет или держит на поводу: один конец его повязан вокруг шеи змея, другой она держит в руке. Елизавета обернулась назад и смотрит на змея или на Георгия. На правой стороне таких икон изображено более или менее фантастическое здание, наверху которого находятся родители Елизаветы, а иногда и множество других людей, которые смотрят на то, что происходит. Иконы этого типа встречаются несколько реже, чем те иконы, на которых изображена схватка со змеем. Можно назвать до 15 печатных свидетельств существования данного типа икон.
Вникая в содержание того, что здесь изображается, современный зритель видит некоторую несуразность: родители Елизаветы еще не приняли христианства, а Георгий змея уже убивает. Противоречие, однако, не доходило до сознания зрителей, иначе эта икона не получила бы такого широкого распространения, тогда как древнейший, архаический тип был почти забыт. По представлению народа змей непременно должен быть убит, уничтожен, и это убиение и показано на иконе, на которой изображался привод. Соответственно изменилось и понимание роли родителей. Если на иконах первого, архаического, типа они испытывают ужас в ожидании возмездия за отдачу дочери змею, то на иконах данного типа они испытывают радость и торжество по случаю спасения их дочери от змея. Из этого видно, что данный тип изображения появился в результате смешения двух основных типов Что это так, подтверждается относительно поздним появлением икон такого вида. Наиболее ранние известные нам образцы относятся предположительно к концу XV в. [Грабарь, 1914, с. 35, 39].
В качестве образца мы кратко рассмотрим новгородскую икону XV в. [Грабарь, 1914, с. 259]. Она написана не без внешнего мастерства, но изображаемое событие превратилось в спектакль. Георгий здесь не на переднем плане. На переднем плане — огромный двухцветный змей, который тянется через всю картину от края и до края. На втором плане скачет Георгий. Всадник и змей движутся не рядом, как обычно, а навстречу один другому Георгий появляется слева, змей — справа. Конь бежит карьером и уже проскочил мимо головы змея. И всадник, и конь оглядываются на змея назад, чем усиливается впечатление динамики движения. Могучим движением руки Георгий вонзает копье в пасть змея. Позади него (а не впереди, как обычно) стоит Елизавета, которая в левой руке держит повод, обвязанный вокруг шеи змея, правую же она протянула к своему избавителю. Правую сторону иконы занимает фантастическая башенная постройка. На кровле ее находятся родители Елизаветы в несколько увеличенном масштабе и в уменьшенном масштабе — множество других людей. По лестнице спускается толпа сановников или воинов с пиками, на которых развеваются флажки, навстречу Георгию и Елизавете. Мистерия превратилась в парад.
Несмотря на несомненную внешнюю виртуозность изображения, при ближайшем рассмотрении можно обнаружить некоторые несуразности, свидетельствующие об упадке иконописного искусства по существу. Нора змея, которая обычно находится на некотором расстоянии от дворца, здесь находится под лестницей его, причем она широко открыта. Елизавета следует за всадником, змей же появляется из норы с противоположной стороны, что противоречит логике событий. Георгий и конь проскочили мимо Елизаветы, они оглядываются на нее. Плащ развевается не в сторону, противоположную движению всадника, не назад, а в обратную сторону, к голове лошади, т. е. против ветра, что в классических иконах более древних времен было бы совершенно невозможно. Рассмотрением данного образца икон смешанного типа мы ограничимся. Появление икон этого типа — результат некоторого падения или вырождения великой традиции.
Мы установили типы икон, посвященных изображению борьбы Георгия со змеем, и специфические особенности каждого из этих типов. Необходимо, однако, вкратце коснуться еще некоторых деталей, общих для всех типов.
К таким деталям относится, например, изображение в одном из верхних углов благословляющей руки. В углу находится часть круга, которая, по-видимому, должна знаменовать небесную сферу, где обитают ангелы. За этим кругом высовывается сложенная в трехперстное знамение рука. Каков же смысл этого изображения? Здесь можно заметить, что присутствие его отнюдь не обязательно. Приблизительно половина всех икон, изображающих борьбу со змеем, не содержит мотива благословляющей руки. Наличие его можно объяснить тем, что небесное благословение как бы усиливает религиозный авторитет иконы. Мы уже знаем, что иконы, изображающие борьбу со змеем, были только терпимы, что высшие церковные власти относились к ним с подозрением и отрицательно. Участие в событии небесных сил должно было придать изображаемому религиозную санкцию.
Этим же можно объяснить наличие другой, также довольно часто встречающейся детали. Есть иконы, на которых с неба спускается крошечная фигура ангела, держащего в руках нечто вроде короны или венца. Ангел спускается с неба по направлению к голове Георгия. Надо представить себе дело так, что в следующий момент венец будет на него надет. Смысл этого изображения примерно тот же, что и смысл простирающейся с небес благословляющей руки: ангел, венчающий Георгия, символизирует благословение небес и небесную награду и тем подчеркивает святость героя и совершаемого им подвига. Все эти мотивы характерны для икон, изображающих подвиг Георгия, на других иконах они не встречаются.
Наряду с этим на изучаемых иконах есть некоторые детали и особенности, характерные для русских икон вообще. Сюда относится применение пейзажа и архитектурных сооружений. Пейзажи на иконах, изображающих Георгия, играют лишь подчиненную роль; есть и такие, на которых нет никакого пейзажа, и эти в художественном отношении принадлежат к лучшим. Пейзажи всегда имеют в основном один и тот же вид: действие происходит на фоне гор разной высоты и разного расположения. Чаще всего они невысокие и располагаются более или менее симметрично по двум сторонам изображения. Горы эти, однако, нисколько не похожи на реальные горы. Они состоят как бы из кубиков одинаковой величины. Почему изображаются именно горы, которые для среднерусского пейзажа нисколько не характерны и которых иконописец никогда не видел, и почему горы изображаются именно так — эта проблема не может решаться на частном материале одного сюжета. Иконы Бориса и Глеба на конях, Иоанна Богослова, Флора и Лавра, Рождества Христова, Воскрешения Лазаря и множество других могут иметь одинаковый фон из условно изображаемых ступенчатых гор. Проблема может быть решена только сравнительным изучением
Примерно так же обстоит дело с другой деталью, а именно с архитектурным фоном того типа икон, в которых Георгий приводит змея или убивает его на глазах у родителей Елизаветы и их людей: окончательное решение может быть дано только путем межсюжетного изучения архитектуры. Однако изучение в пределах только сюжета змееборства вскрывает неожиданную картину. В противоположность пейзажу, который на иконах змееборства в своих основах всегда одинаков, архитектурный фон в пределах изучаемого типа, наоборот, всегда различен. Изображается некоторая совершенно фантастическая постройка, имеющая вид башни, на кровле которой находится множество людей, взирающих на происходящее.
Нет двух икон, на которых постройки были бы одинаковы они всегда различны. Постройки эти небывалые и в жизни невозможные. Они представляют собой четырех-, шести- или восьмиугольные башни. Количество этажей колеблется от двух до четырех. В изображении построек господствуют свои законы перспективы, характерные для иконописи вообще. Предполагаемый зритель мыслится на уровне земли, и изображение дается снизу, но одновременно оно дается как бы и сверху. Мы пока не можем говорить о вариантах: все изображения различны. Можно понять, почему художник не изображает реальных построек. События, изображаемые на иконах, мыслятся происходящими в какой-то абстрагированной сфере, а не на той реальной земле и не в той будничной обстановке, которой был окружен русский человек средневековья. Каждый художник в пределах известных унаследованных общих норм давал волю своей фантазии.
Подводя некоторые итоги, можно сказать, что все изложенное по своей совокупности опровергает предположения некоторых исследователей, будто Георгий-змееборец представляет собой историческое лицо. Образ такого змееборца, меняясь, тянется из глубокой доисторической древности. Подвиг его фантастический, и в этом отношении облик Георгия принципиально совершенно иной, чем облик таких деятелей, возведенных в сан святых, как Владимир, Дмитрий Донской, Александр Невский и др.
Применение к древнерусской живописи методов фольклористики позволяет научно определить типы, виды и варианты изображения, а привлечение сопровождающих эти изображения фольклорных материалов дает возможность глубже проникнуть в их идеологию. Всем этим подготовляется почва для надежного собственно исторического изучения.
Впервые: // Фольклор и этнография Русского Севера. — Л., 1973. - С. 190 — 208. Не переиздавалась.
1. АА; доп. см.: Пропп, 1957-б, с 464.
2. Кирпичников, 1879; Веселовский, 1880; Рыстенко, 1909; Krumbacher, 1911; Aufhauser, 1911.
3. Лазарев, 1953; переизд.: Лазарев, 1970.
4. Грабарь, II, с. 121; Лазарев, 1969, табл. 4; 5.
5. Lebedewa, 1962 (97 репродукций); Лазарев, 1966 (194 репродукции).
6. Репродукции см: Грабарь, VI (1), с 133; Лазарев, 1947, табл. 14; 1970, с. 86; 1960, табл. 10 — 13 (лучшая). Грабарь, II, с. 93. Прекрасное описание дал Н. Репников [Репников, 1921]. Красочную репродукцию зарисовки от руки с дорисовкой некоторых деталей см.: Брандербург, 1896.
7. Перечень вар. см: Кирпичников, 1879, с 176. Он называет 8 вар. этого стиха Ср: Бессонов, 1861, N 117 — 120.
8. Этот же сюжет имеется в житиях, по отношению к фреске более поздних и вторичных, которые здесь не рассматриваются. См.: Рыстенко, 1909, с. 57-64.
9. Воспроизведена в кн.: Грабарь, II, с. 133. Красочную репродукцию см.: Лазарев, 1969, табл. 17.
10. Лазарев, 1969, с. 16. См., также: Лазарев, 1970, с. 95 — 96.
Пред. В альбомах не совсем качественные иллюстрации. При внимательном рассмотрении фрески можно увидеть у Георгия в правой руке копье с вымпелом или стягом, а за левым плечом — большой круглый щит.
12ред. У Проппа в трех предыдущих предложениях одновременно: «нора», «пещера» и (!) «берлога»; «змей выползает» и «выходит». В трех случаях: «скрыт в берлоге», «края берлоги», «выходит змей» мы внесли стилистическую правку.
13. Этот тип икон очень редок. См.: Антонова, Мнева, 1968, N 208. См. также: ГТГ, 1958, N58.
14. Кроме разбираемой иконы в Государственном Русском музее в Ленинграде см.: напр., икону змееборца Георгия конца XVI в. в Третьяковской галерее. Здесь 12 клейм. Воспроизведена в кн.: ГТГ, 1958. Клейма, изображающие страсти Георгия, имеются также на иконе XVIII в. в иконостасе Преображенского собора в Кижах. На этой иконе имеется 22 клейма. См.: Кижи, 1965, с. 38.
Комментарии
15. Репродукции см.: Грабарь, II, с. 220; Лазарев, 1970, с. 97; 1969, N 24 (красочная репродукция).