Драконы и рыбы слушают ваши молитвы.
Люблю я ученья буддийского свет —
На десять тысяч ли им все озарено.»
Цянь Ци
Ларичев В. Е. Аспекты семантики образов совы и змия Томской писаницы.
ЛЮБИМИЦА АРТЫ
(календарно-астрономический и космологический
аспекты семантики образов совы и змия Томской писаницы)
[разыскиваются рисунки]
Неопределенность истолкований содержательной стороны образов , запечатленных на писаницах Сибири и Дальнего Востока, едва ли может оспариваться. Теперь проясняется причина ситуации, сложившейся в первобытном искусствоведении. Зыбкость предлагаемых специалистами оценок есть закономерное следствие устарелости, ограниченности и несовершенства методических приемов, которые используют археологи в ходе интерпретационных реконструкций (главным образом, подбор подходящих этнографо-мифологических аналогий). Именно потому такие истолкования часто оказываются лишенными главного в строгом научном поиске — доказательности.
Сказанное вовсе не означает, что метод этнографо-мифологических сопоставлений исчерпал себя до конца или, что он был изначально порочен, когда археологи с энтузиазмом приняли его на вооружение в начале века (С. Рейнак, А. Брейль). Речь идет о другом — о назревшей необходимости подключения к набору узаконенных способов извлечения информации, запечатленной в образах древнего искусства, альтернативных подходов. Цель при том должна преследоваться одна — интерпретации «по аналогиям», «по логике вещей», на уровне «подсознательных прозрений», «интуитивистских чувствований» и подключения «фантазирующего сознания» подкрепить фактами и соображениями, доказательность которых была бы сопоставима с убедительностью математических формул. Иначе говоря, предлагается освободить первобытное искусствоведение от мишуры фантастических одеяний и начать облачение его в классической простоты одежды точных наук. Подобного рода нетрадиционные подходы открывает новая в русской археологии специализация — астроархеология (Ларичев В.Е., 1995).
Рассмотрим на примере Томской писаницы (Мартынов А.И., 1956, 1970) возможный вариант исследования по канонам астроархеологии. Сразу же заметим, что далеко не каждый из запечатленных на её плоскостях образов может стать отправной точкой поиска. Начать его надо с выбора изображения с достаточно продолжительной знаковой записью (Ларичев В.Е., 1985). В качестве такового весьма подходящей видится фигура совы, сплошь покрытая подтреугольными кавернами (рис. 1). Они в плане образном призваны, конечно же, отразить впечатление от мерцающей ряби пестроцветного оперения птицы. Но что если значимость их не ограничивается чисто художественной мотивацией? Эта мысль позволяет выдвинуть гипотезу о кавернах и прочих элементах изображения совы (круглые глаза, остроугольный клюв, выступы в районе нижнего отдела туловища) как набора своеобразных счетных знаков. Каверны, четко подразделенные плавно изогнутыми линиями на отдельные группы, составляют некий числовой «текст», своего рода «пояснительную подпись» древнего художника к изображению птицы. Ясно, что если удастся расшифровать содержание такой знаковой записи, то он может стать ключом к доказательной интерпретации значимости совы.
До «прочтения» столь необычного текста представим предложенную ранее оценку образа птицы, чтобы читатель мог затем сопоставить степень доказательности истолкований по этнографо-историческим аналогиям и при восприятии деталей наскального рисунка в качестве закодированного художественно-знакового повествования. Отметив вначале, что мелкие треугольные чёрточки изображения «создают впечатление великолепного оперения совы», вследствие чего она «выглядит особенно живо на сером фоне скалы», далее так вот раскрывается семантика «ночной птицы»: «В земледельческом Египте сова считалась птицей нечистой, а древние греки видели в ней зловещего вестника смерти. Очевидно, не случайно во время раскопок древней легендарной Трои Г. Шлиман обнаружил в отложениях третьего и четвертого слоев сосуды с совиными головами.По сведениям Д.Н. Анучина, к совам питали суеверный страх в XIX в. якуты. Надо полагать, такой же характер носит изображение совы или филина и на Томской писанице. Возвышающееся над лосями зловещее изображение птицы, вполне возможно, является символом их смерти, то есть того желаемого, чего, в конечном итоге, так насущно жаждал древний таежный охотник» (Окладников А.П., Мартынов А.И., 1972).
Допустив приемлимую точность опубликованной копии изображения, приступим к презентации знаковой записи (см. рис. 2). В пределах фигуры совы размещается 686 каверн (с учетом 4 лунок, примыкающих к нижней окраине линии, которая оконтуривает снизу голову птицы; см. литеры е, ж, з).В качестве знаков предлагается также воспринимать 3 выступа в нижней части её тела (см. литеры в, г, д), 1 очерченную круто изогнутой линией зону, лишенную знаков ( литера и), треугольный клюв птицы (1) и 2 глаза, каждый из которых приравняем 2 знакам (глазницы и зрачки). В таком случае, всего знаков
686 + 3 + 1 + 1 + 2 + 2 = 695
Каверны, размещенные ниже головы птицы, четко подразделяются плавно изогнутыми линиями на 4 группы:
85 — нижняя часть туловища;
331 — верхняя часть туловища;
25 — правое крыло;
10 — левое крыло
Каверны, размещенные в пределах головы, ясно подразделяются на 2 группы:
18 — в пределах клюва;
217 — на остальном пространстве
Если клюв принять за своего рода разграничитель и указатель разделения 217 знаков на две группы, примыкающих к правому и левому глазам совы, а каверны а и б отнести к группе знаков, связанных с левым глазом, то в таком случае с правой половиной головы окажутся связанными
120 каверн + 2 (глазница и зрачок правого глаза) = 122;
с левой половиной головы
97 каверн + 2 (глазница и зрачок левого глаза) = 99
Предложенная разбивка знакового текста позволяет приступить к прочтению его. Начнем с того, что перечисленные выше группы знаков позволяют, при комбинаторном совмещении их, выйти на календарно (а значит, и астрономически!) значимые числа. В самом деле, при суммировании каверн в пределах верхнего отдела туловища с числом каверн на правом крыле, получим число, близкое продолжительности лунного года и периоду повтора лунного затмения:
331 + 25 сут. = 356 сут. ˜ 354,367 сут.; 355 - 356 сут.
Подключение к этой сумме знаков на левом крыле птицы, получим число, близкое продолжительности солнечного года:
356 + 10 сут. = 366 сут. ˜ 365,242 сут.
При суммировании числа каверн в пределах нижнего отдела туловища с числом каверн на крыльях и в пределах головы (с учетом обоих глаз со зрачками), получим число, близкое продолжительности кельтского (майского) лунно-солнечного года:
85 + 25 + 10 + 18 + 120 + 2 (прав. глаз) + 97 + 2 (лев. глаз) сут. = 361 сут. ˜ 360 сут.
Обратим далее внимание и на календарно- астрономическую значимость числа знаков на правой и левой сторонах головы совы и клюва, позволяющих раскрыть семантику правого и левого глаза птицы и клюва её. В самом деле, число каверн на правой стороне головы вместе с двумя знаками правого глаза составляют
120 + 2 = 122,
что близко 1\3 солнечного года (121,7473 сут.). Это обстоятельство позволяет идентифицировать правый глаз совы в качестве символа дневного светила.
Число каверн на левой стороне головы вместе с двумя знаками левого глаза, кавернами в пределех клюва и самим клювом, как знаком, составляют
97 + 2 + 18 + 1 = 118
что близко 1/3 лунного года (118,1223 сут.). Это обстоятельство позволяет идентифицировать левый глаз совы в качестве символа ночного светила.
Столь же примечательно число каверн в пределах клюва вместе со знаком самого клюва — очерчивающим границы его
18 + 1,
ибо при восприятии каждого знака в качестве солнечного года получим два варианта саросного (затменного) цикла — 18 и 19 лет. Чередование этого числа лет по известной схеме 18 лет ---- 19 лет --- 19 лет (Хокинс Дж., Уайт Дж., 1984), позволяет выйти на большой лунный сарос (˜ 56 лет), и значит, с большой точностью предсказывать повтор однажды случившегося лунного затмения в конкретном месте наблюдения его (в данном случае, в месте, где располагается Томская писаница).
Перечисленным календарная значимость знаковой записи не ограничивается. Но прервем расшифровку, ибо и представленного достаточно, чтобы приступить к истолкованию образа совы под астроархеологическим углом зрения.
Это истолкование начнем с уточнения. Дело в том, что при публикациях изображения совы вне объяснения остаются обычно странные детали, примыкающие к нижней части фигуры (выступы в, г, д и лишенная знаков петля и). Странность этих деталей, однако, исчезнет, если признать, что на рисунке представлен не один, как считается, а два персонажа — сова и змий (дракон с ногами?), причудливо извивающиеся кольца которого как бы оконтуривают (очерчивают) тело птицы, сливаясь с краями её. Если бы не петля е, лишенная знаков, и выступ в, то этот змий вообще остался бы невидимым.
Приняв такую гипотезу, обратимся к значимости совы и змия, как их толковало жречество индоиранского мира, в сферу которого входили культуры скифского времени Алтая и прилегающих регионов юга Западной Сибири.
Но заявим сразу — толкование подобных образов первобытного художественного творчества не выйдет за рамки банальных оценок, если не изменить позиции восприятия их в качестве символов земных страстей, положим, обыденного — получения того, что «насущно жаждал древний таёжный охотник» (подразумеваются продукты пропитания, а с ними блаженство бытия — сытость и умиротворение). К иным выводам можно прийти лишь оценив эти образы в качестве элементов вторично моделирующей семиотической системы, т.е. знаками высоко сакральными (глубоко символичными) в информативности своей и смысле.
В этой связи заметим, что одно из самых значительных предприятий, которое находило с эпохи палеолита отражение в искусстве, связано с жадным стремлением жречества непременно зафиксировать и передать потомкам свои представления о явлениях предельно загадочных — о зарождении Мироздания, его устроении и характере функционирования. Повествования на столь головоломные темы велись тогда, естественно, метафорически, т.е. в рамках космогонической и космологической мифологий, а тексты изложения идей как раз и составляли зооморфные и антропоморфные образы.
Так, в ареале расселения индоевропейцев, которых на юге Западной Сибири и в Средней Азии представляли творцы культур бронзового века и эпохи раннего железного века (скифское время), мифемы о сотворении Мира и его организации отражались знаково-символически, через фигуры зверей посредством демонстрации взаимодействий животных, противопоставленных друг другу (Акишев А., 1984). Это объясняется тем, что космогония индоариев была дуалистическая, требующая в качестве основного условия возникновения Вселенной борьбы двух противоположных начал. В ходе противостояния их преодолевался Беспредел, Хаос и возникал Мир, закономерный, устойчивый, упорядоченный, гармоничный. Это состояние вселенского пространственного порядка (Космос) жречество индоариев определяло понятием арта (рита). Это она характеризовала главную сущность величайших богов, создателей Мироздания. Это она обеспечивала могущество мироустроителей, которые поддерживали устойчивый порядок в Космосе, его гармонию, мерность и закономерное течение в нем событий.
Но как наглядно представляли жрецы индоиранцев сотворение Вселенной? Оно, это сотворение, мыслилось как «окружение» Беспредела, «ограничение» Хаоса и «вычленение» из бесформенности его Космоса, пронизанного гармониями (Акишев, 1984). «Окружение» создавало замкнутое, «отгороженное», «ограниченное» и тем самым защищенное от зла разрушительных сил Хаоса пространство — Мироздание со всеми его небесными и земными структурами. Отражение подобного рода идей и усматривают в образах и композициях древнего искусства индоиранского мира сторонники восприятия их в качестве элементов вторично моделирующей семиотической системы (Акишев А., 1984).
Изложенное и позволяет нетрадиционно оценить композицию из двух персонажей Томской писаницы — совы и змия. Они представляют сакрального характера космограмму, образно-художественное повествование на фундаментальной значимости космогонический мотив. Сова и змий демонстрируют вполне наглядно, предметно, просто и весьма жизненно великую философскую идею древних мыслителей — раздвоения изначального целого (беспредельный Хаос) и объединения двух возникших противоположностей в противоборствующе гармоничный Космос.
Главный действующей персоной в этой сцене следует признать изначальную сущность — почти невидимого змия (дракона). Ведь именно извивы тела его очерчивают («охватывают», «отгораживают», «окружают», а значит — «создают», «оформляют»!) контуры второй персоны — совы, которая, однако, судя по всему, тут же вступает в противоборство со своим творцом (вцепилась в тело когтями и терзает его?).
Расшифровка знаковой системы, совмещенной с телом совы, позволяет однозначно интерпретировать образ её в качестве символа упорядоченного, но, одновременно, весьма противоречивого в структурах своих Космоса. Числовое «облачение» птицы, которая издревле олицетворяла собой мудрость и знания, подтверждает астрономичность и календарность, а с ними и космический характер её. Записи годовых циклов Луны и Солнца, связь с левым и правым глазами записей периодов тех же светил, запись многолетних затменных циклов, размещенных в пределах клюва, подтверждают такую оценку образа Томской писаницы. В результате становится понятным почему именно сова именуется в священных «Ведах» «Любимицей Арты». Да потому, что она наглядно воплощала собою гармонию круговращений небесных светил и олицетворяла образом своим не только упорядоченное Пространство Космоса, но также Время, а с ними строгое чередование природных и биокосмических явлений в окружающем человека Мире.
После уяснения всего этого становится понятным многое из того, что высказывается при интерпретациях образов птиц в древнем искусстве, в частности, той же совы: почему они способны обозревать весь свет и всё вокруг замечать, почему могут фиксировать течение времени, почему воплощают собою Небо, Луну и Солнце и даже весь «организованный Мир», Вселенную, от высот Неба до глубин Преисподней. Сова, изображенная жрецом на одной из каменных плоскостей Томской писаницы, производила, надо полагать, сильное впечатление на тех из посвященных, кто приближался к этому великому скальному храму. Она, всемогущая богиня Вселенной, зоркая и чуткая к звукам, была гарантом нерушимости границ магического пространства святилища, а с ним и всего Космоса. Она, всесильная, не позволяла восторжествовать силам зла и нечисти, попирая ногами своими змия, олицетворение Хаоса, своего Прародителя.
Литература
Акишев А. Искусство и мифология саков. Алма-Ата, 1984.
Ларичев В.Е. Календарная пластина Мальты и проблема интерпретации образов первобытного художественного творчества \\ Проблемы реконструкций в археологии. Новосибирск, 1985.
Ларичев В.Е. Палеоастрономия: истоки искусства древнекаменного века, семантика его образов и предназначение \\ Обозрение, 1993 год. Новосибирск, 1995.
Мартынов А.И. Лодки в страну предков. Кемерово, 1956.
Мартынов А.И. Эхо веков. Кемерово, 1970.
Окладников А.П., Мартынов А.И. Сокровища томских писаниц. Наскальные рисунки эпохи неолита и бронзы. М., 1972, стр. 62 и 206.
Хокинс Дж., Уайт Дж. Разгадка тайны Стоунхенджа. М., 1984.
Список иллюстраций
Рис. 1. Изображение совы Томской писаницы.
Рис. 2. Числовая знаковая система, связанная с фигурами совы и змия.
© Институт археологии и этнографии СО РАН,
Новосибирск