Dragon's Nest – сайт о драконах и для драконов

Dragon's Nest - главная страница
Гнездо драконов — сайт о драконах и для драконов

 

«Вода и луна охвачены чаньским спокойствием,
Драконы и рыбы слушают ваши молитвы.
Люблю я ученья буддийского свет —
На десять тысяч ли им все озарено.»
Цянь Ци

Филита Блэк «Золотые косы»

Филита Блэк

Участник литературного конкурса
сайта Dragon's Nest в 2004 г.

Ветер выл так, что и, будучи в полной безопасности, можно было бы ожидать беды. Трактирщик в такие ветреные ночи обычно рассказывал постояльцам легенду о Диком гоне, но сегодня его не тянуло на страшные истории. Рыцари, сидевшие за столиками и на скамеечках у огня, молчали, словно при покойнике, и переглядывались. В глазах их металось страшное предчувствие, не предчувствие даже — уверенность в гибели. Трактирщик смотрел на них с тоской, они отводили глаза, понимая, что безвинно подставили его под удар. Не следовало им приходить сюда, не стоило приносить за собой беду.

Особенно терзался МЭван. Именно он, когда они изнывали от ужаса и ожидания кары, вспомнил о маленьком постоялом дворе "Золотые косы" и предложил укрыться там. Так дитя, спасаясь от грабителей, прячется под одеяло. Трактир не был надежной защитой, он вообще был никакой защитой, теперь они это поняли. А тогда — ни о чем не думали, просто бежали, веря, что, стоит удалиться от страшного места, и их не найдут, и все будет хорошо. И только посмотрев в лицо трактирщику и его дочери, златокосой Белмиле, поняли, что должны сказать им: мы принесли вам смерть.

И, самое поганое, Мэван и вспомнил-то о трактире потому, что собирался свататься к Белмиле…

Так дитя, увидев в лесу чужеземных солдат, с криком бежит от них — и выводит на родную деревню.

Белмила молча хлопотала на кухне. Она боялась, конечно. Просто не могла не бояться, сам воздух в трактире был наполнен таким страхом, что даже серая кошка Белмилы забилась под лавку, светя оттуда желтыми глазами. Кошка была старой, она много видела и очень много понимала. И, хотя близился срок, когда она уйдет из дома, чтобы умереть где-то в лесу, кошка все равно боялась.

Белмиле было семнадцать, и потому она боялась меньше всех. Она просто не верила, что может умереть. В самом деле, разве это возможно? Поверить, что вот падет снег, потом наступит весна, и долгожданное звонкое лето, а ты его не увидишь? Что небо — будет, и трава — будет, а тебя — нет? Что другие люди будут продолжать жить, и птицы вернуться из заморских царств, и те же ужи, что грелись на солнышке в прошлом году, снова выползут на камни — а тебя, тебя не будет? Для кого же тогда все?

И Белмиле казалось, что как-нибудь обойдется, что случится чудо, или просто пройдет вечер, ночь, утро — и опасность минует сама собой, как проносится мимо гроза. Потому гораздо сильнее, чем возможная смерть (ей-то она казалась невозможной) давил на Белмилу страх на лицах рыцарей. Это ли те, на которых она заглядывалась, которые ей снились ночами! Герои детских ее сказок, девичьих грез… Железо — символ силы. Меч — символ доблести. Щит — символ защиты. А рыцарь в доспехах, с мечом и щитом, был воплощением силы и доблести, символом того, кто всегда защитит. А эти… Ну почему они забыли, что они — рыцари?

Мэван увидел, что она стоит в дверях кухни и смотрит на них, он поймал ее взгляд и еще ниже склонил голову, думая, что она во всем винит его. Но, когда он украдкой снова взглянул на Белмилу, она презрительно отвернулась, и он внезапно понял все ее мысли. Рыцарь может умереть, это со всеми ведь случается. Но он не должен переставать быть рыцарем.

Мэван обвел комнату взглядом. Понурые фигуры, унылые лица, мечи небрежно свалены в угол — от них все равно не будет толка. Оруженосцы сбились в кучу, притихли, самые младшие молча плачут. "Когда мы умрем, и то не будет так плохо", — подумал Мэван, вставая. Он снова посмотрел на Белмилу.

— Трактирщик, вина, — произнес он несколько хрипло. И, прокашлявшись, ненатурально весело добавил: — Да что вы кислые, будто на похоронах?

— А что, нет? — спросил кто-то снизу.

— На наших похоронах погрустят и без нас!

— Да какие там похороны, — проворчал командир рыцарей, Амэр, — Пожгут нас, либо съедят…

— Если смерть от дракона для рыцарей недостаточно славна, так какую же им надо? — звонко откликнулась Белмила от дверей кухни. Вынесла кувшин в одной руке и несколько кружек, за дужки, в другой. — Ну, кому для храбрости?

— Для храбрости — мне не надо, — Мэван пошел ей навстречу. — А вот за твои косы я бы выпил…

Несколько рыцарей подняли головы. На их лицах читалось недоумение — как можно думать о чем другом, когда…

— Ну, чего ревете, детишки? — обратилась тем временем Белмила к оруженосцам. — Потеряли свои игрушечные сабельки? Может, мне вам взамен предложить пару кукол?

Двум оруженосцам было столько же лет, сколько ей. Они первые вскинулись на издевку, потом и другие затолкали друг друга локтями, вытерли слезы. Белмила тем временем попыталась поднять чей-то меч.

— Тяжелый, — признала она. — Как же вы их носите целыми днями?

Сидевший поблизости рыцарь РЭдил протянул руку, взял свой меч и пошел выписывать им в воздухе восьмерки и круги. Другой рыцарь, ЛиОнд, вдруг засмеялся, глядя на довольное лицо Белмилы:

— Думаешь, раз он крутит мечом, что ложкой, значит, он сильный? Хочешь, я тебе силу покажу?

Он вскочил, взял наизготовку свой меч. Первый рыцарь немедленно принял вызов. Они начали бой, засверкали искры от мечей, лавка, под которую забилась кошка, нечаянно полетела в сторону, перепуганная кошка бросилась бежать в другую. Несколько рыцарей, увидев бегущую кошку, дернулось от неожиданности. Белмила засмеялась на них:

— Куда вам драконы! Вам и кошки многовато!

В этот момент меч Рэдила со свистом рассек воздух там, где только что был Лионд. Лионд успел присесть, и его пшенично-желтые волосы взметнулись от порыва стального ветра. Белмила невольно ахнула. Амэр усмехнулся:

— Не бойся, девушка, они у нас каждый день так забавляются. И до сих пор один другого даже не поцарапал.

— Вот это умение!

— Диво нашла — для рыцаря умение мечом махать! — откликнулся ФальрИл, самый молодой рыцарь в отряде. — Вот у меня — да, умение…

Он зашарил возле себя в поисках своей сумки, но она оказалась у оруженосца. Оруженосец, такой же худой и шустрый, как Фальрил, мигом принес сумку, на ходу доставая из нее лютню. Фальрил провел по струнам, они заискрились плясовой мелодией. Трактирщик, выходя из состояния уныния, тряхнул седеющей головой и выставил на стойку несколько кружек, щедро плеснул в них пива.

— Угощаю! — крикнул он. К кружкам тут же протянулись руки.

Фальрил же заиграл песню, любимую всеми рыцарями:

 

Когда к нам смерть однажды придет, 
Мы скажем  — чего тебе? 
Мы воины, наше дело борьба, 
Нам гибнуть дОлжно  — в борьбе. 
И раз тебе жизнь наша так нужна, 
А ну-ка, пойди да возьми! 
И встанем пред ней с мечом да щитом, 
На поединок с ней. 

 

Фальрил пел довольно мрачно, но все знали продолжение песни, и потому не принимали ее всерьез.

 

Но она  — вот незадача!  — с косой, 
И куда ж на нее с мечом? 
Не равно оружье  — бесчестен бой, 
А она,  — ой!  — баба ж еще! 
И опустим галантно, братья, мечи, 
Эх, иди, откуда пришла! 
А коли мы на том свете нужны  — 
Пусть за нами пришлют мужика! 

 

Хор рыцарей подхватил припев:

— Хэ-гей! Баба с косой! Пусть с мечом пришлют мужика!

Белмила неожиданно притихла. По вере ее отцов, за умершими как раз и приходил дух-мужчина. С мечом.

Но теперь пришла очередь рыцарей поддержать ее.

— Не грусти, — шепнул ей Фальрил. — Хочешь, я буду твоим рыцарем?

Мэван за его спиной чуть кашлянул и капнул ему за шиворот пивом из кружки. Фальрил глянул на него снизу вверх и захихикал, как мальчишка, подглядевший за своим старшим братом, впервые целовавшимся. Мэван покраснел, и Белмила улыбнулась.

— Ты бы сыграл лучше что-нибудь… Для танцев, — сказал Амэр. Фальрил с готовностью ударил по струнам. К Белмиле тут же подскочил кто-то из оруженосцев, но Мэван стоял ближе и опередил его.

— Позвольте, леди…

Она сделала реверанс и подала ему руку.

 

Они были молоды, сильны и смелы. Война, для которой был собран их отряд, закончилась как раз в тот день, когда они достигли поля битвы. Никто из них не получил ни царапины, естественно, но все были недовольны. Они уже настроились на бой, на подвиги, может, даже на геройскую смерть… Если бы они уже видели кровь и гибель, все было бы по-другому. Но никто из них еще ни разу не был в бою. Амэру, самому старшему из них, не было еще и двадцати пяти, а Фальрилу и вовсе едва исполнилось шестнадцать. Страна их была мирной и тихой, даже без разбойников на дорогах. В соседнем королевстве, да, там случались войны, но до молодых рыцарей доходили только песни о сражениях. Песни были красивые, они звали оставить все и быть воином, они говорили, что только на поле, где сеют смерть, взрастают подвиги и слава. Они утверждали, что только в смертельной схватке — жизнь. И песням верили. Когда король их королевства заключил союз с соседним и обещался прислать войско в подмогу, добровольцев нашлось множество. В том числе те, кто вошли в отряд Амэра. С каким тщанием они подбирали доспехи, как точили мечи, как готовили сердца к испытаниям! Амэр и некоторые еще предполагали уже, что рыцари соседней страны встретят их с недоверием, мол, чего ждать от этих несмышленышей, что и крови-то не нюхали. И уже предвкушали, как докажут свою годность, свою смелость и честь. Ведь не зря им меч подавал король, не зря ими гордились матери и отцы! Они были не хуже соседских рыцарей. Так мальчишка, отважно идущий в первый бой, не хуже матерого ветерана. Разве что руки его чище…

Но война не дождалась их свежей крови. И закончилась. Отряд растерянно стоял на краю поля, где они думали доказать свое право называться рыцарями. Их объезжали, изредка жаля в принципе справедливыми шуточками. И тогда кто-то предложил:

— А давайте возвращаться через Лихие горы.

Про Лихие горы слагали сказки. Говорили, там живут горовики — каменные люди, что притворяются кучкой валунов, а сами следят за путниками, и крадут и съедают их лошадей. Говорили, что в пещерах там есть великаны, для которых нет лучше забавы, чем сбросить на человека камень или вызвать лавину. Говорили, что в тамошних быстрых реках живут змеи, такие длинные, что, если мерить шагами, устанешь идти. Но все это были, наверное, сказки. Да только в Лихих горах в самом деле часто пропадали люди, и потому никто там по своей воле не ездил.

— А что? — сказал Лионд, лучший друг и советник Амэра. — Поехали.

И они поехали. Ехали два дня, и за эти дни им не встретилось ни одной змеи, не то что горовика или великана. Так что честь от вроде смелого поступка выходила опять никакая. И тут-то им и встретилась пещера.

Вход в пещеру смахивал на ворота. Почти правильной прямоугольной формы, площадка перед входом ровная, словно ее специально ровняли… Оруженосцам стало жутковато. Рыцарям тоже, но они никак не обнаружили своего страха. Наоборот, почувствовав его, они устыдились, и многим захотелось посмотреть, что там, в пещере.

Амэр и Лионд посовещались немного. В конце концов, они же уверились, что великаны и прочие интересные твари — сказка. Почему бы не пойти в пещеру? Самое плохое, что там может оказаться — медведь. Для двух десятков смелых рыцарей это не опасность. Зато не вспоминать потом, как сжалось сердце при виде зловещего грота, не корить себя за трусость, не стыдиться перед оруженосцами.

Так глупый мальчишка, увидев опасность, идет ей навстречу. Просто потому, что не хочет бояться.

Лионд первым вошел в пещеру, высоко держа факел. Остальные шли за ним, с любопытством глядя по сторонам. У самого входа кто-то заметил рисунок на скале: девушку, державшую в руках что-то, похожее на спеленатого младенца. Постояли возле рисунка, представляя, кто мог его такой оставить, придумывая истории одну романтичнее другой. И двинулись дальше.

Она спала, и потому они не увидели ее сперва. Полностью занимая нишу в стене, она сливалась с темным камнем, и только блеск глаз, распахнувшихся вдруг, выдал ее. Страшно закричал Фальрил, инстинктивно бросив факелом в уродливую морду. Дракониха увернулась от факела и раскрыла пасть. В Фальрила устремился сноп огня, он успел отпрыгнуть и закрылся щитом.

В первый миг всем захотелось бежать. Наверное, если бы они побежали, ничего бы и не случилось. Дракониха вновь закрыла бы глаза и уснула. Но они были рыцарями, и не могли отступить.

Видя, что пришельцы выстраиваются в боевом порядке, дракониха вылезла из ниши. Раскрыла крылья, в принципе бесполезные в ее норе. Она просто пугала. Но они не испугались.

Наверное, будь они не так смелы или не так организованы, она бы убила их без труда. Но рыцари, не дожидаясь даже приказа, сомкнули щиты и начали полукругом окружать тварь. Она дохнула пламенем, целясь под щиты, по ногам, но люди увернулись. И пока она наступала на тех, кто стоял перед ней, блеском мечей раздражая ей глаза, несколько рыцарей обогнуло ее с боков. Она поняла, забила крыльями, закрутилась на месте. Двух рыцарей повергли на землю ее крылья, но еще трое достигли цели. Их мечи вошли в горло и грудь драконихи, она закричала, расплескивая вокруг себя кровь и огонь. Но над упавшими смыкались щиты, и все новые смельчаки вставали перед ней, отвлекая ее гнев на себя, и все новые смельчаки бросались сквозь вихрь крыльев, навстречу пламени — к ее груди и горлу.

А потом все кончилось. Амэр, вставший над упавшим Рэдилом, прикрывая его щитом, не встретил огненного натиска. Голова драконихи поникла, большие голубые глаза погасли. Ее шея аккуратно свернулась кольцами, голова мягко легла на землю у ног Амэра. Из полуоткрытой пасти показалась тонкая струйка дыма, а затем — еще более тонкая струйка крови. Послышался вздох, очень похожий на человеческий, и дракониха умерла.

Потом они нашли кладку яиц, больших и продолговатых, похожих… на спеленатых младенцев. Один из рыцарей разбил яйцо, там обнаружился маленький и почти развитый детеныш. Он попытался даже встать, и рыцарь испуганно пронзил его мечом. Вид насаженного на клинок драконенка был настолько отвратителен и жалок, что они не стали разбивать остальные яйца, просто надежно заложили нишу-гнездо камнями.

Дракониха была трофеем. Они решили взять с собой голову, иначе кто бы им поверил?

Голову отпилили с трудом, испытывая при этом большое отвращение, словно грабили труп. Но все-таки отпилили, уложили в кожаный мешок и навьючили на одну из лошадей. Лошадь была недовольна, она поводила носом в сторону сумки и фыркала, но не боялась. Она же не знала, кто такие драконы.

Они чувствовали себя героями.

— Она же была футов пятнадцать ростом, да?

— Нет, наверно, шестнадцать, не меньше!

— И крылья, крылья такие большие… А огонь! Я однажды видел лаву на картине, вот как она!

— Жаль, ожогов ни у кого не осталось. Такие ожоги еще почетнее шрамов!

— Но и болели бы, наверно…

— Да ладно! Это же пустяки!

— И верно, пустяки! Эх, жаль, голова у нее маленькая. Нам могут и не поверить, что она целая была такая большая и опасная.

— Поверят. Мы же рыцари. Разве рыцари лгут?

Так переговариваясь, возбужденные и довольные, они ехали дальше. И вдруг ехавшие впереди резко осадили коней.

— Что? Что там? — ехавшие за ними вытягивали шеи, привставали на стременах.

Перед ними была пещера, по форме очень напоминавшая пещеру драконихи.

— Ну что? — Амэр обернулся к своему отряду.

— Идем, — ответили они не в лад.

На этот раз все было по-другому. Тогда шли, не зная об опасности. Теперь невольно пробирала дрожь. В первом бою им повезло. Но это же не гарантия, что всегда будет везти… Те, кто только что жалел об отсутствии мужественных ожогов, жалели теперь о своих словах. Раньше они шли, как дети на прогулку. Теперь — как рыцари в бой.

Но никакой рыцарь не выдержал бы того, что увидели они. Им открылась большая каменная комната, в которой рядышком, согревая друг друга теплым дыханием, лежало не меньше пятидесяти драконов.

Амэр отступил, молясь, чтобы ни у кого не лязгнул случайно меч, чтобы никто не зазвенел латами. Они отступили в полной тишине, хотя им казалось, что их сердца выбивают барабанную дробь, слышную на много миль.

У выхода они обнаружили еще один рисунок. Дракониху, сидящую на гнезде, и окруживших ее драконов в позах почтения.

 

С этого момента они знали, что обречены.

— Давайте обрушим свод пещеры! Или заложим ее камнями! — кричали одни, хотя ясно было, что с подобной работой справился бы только великан.

— Надо вернуться к армии, — твердили другие, — Там много людей, все вместе мы справимся! — но до армии было несколько дней пути.

— Откуда они узнают, что это мы убили ее? — жалобно вопрошали третьи. Но было ясно — узнают. Хотя трофейную голову на всякий случай все же бросили в горный поток.

А потом все замолчали. Потому что сознание собственной обреченности навалилось на них — и раздавило.

И тогда молодой воин Мэван, недавно просивший Амэра быть его сватом, сказал:

— Здесь недалеко есть трактир… Укроемся…

 

Белмила сидела за столиком и смотрела на мужчин. Кажется, ей удалось их расшевелить. У них в глазах по-прежнему была обреченность, но теперь они хотя бы жили, а не бились в агонии еще до смертельного удара. И Белмиле еще больше не верилось в то, что они умрут. Ну, в то, что умрет она, еще можно было очень постараться — и поверить. Но в то, что — они? Все? Это казалось очень уж невероятным.

Решили было встретить драконов на удобной ровной площадке перед трактиром, но это оказалось невозможным. Ветер, поднявшийся с наступлением темноты, был так силен, что едва не валил с ног. Если бы не этот ветер, они бы вовсе попытались уйти подальше от трактира, хотя бы пешком — большинство коней они в панике загнали, когда ехали сюда. Но, видимо, бой придется принимать здесь.

Под трактиром был погреб. Решили, что при признаках приближения драконов трактирщик с дочкой и все оруженосцы укроются в нем. Трактирщик облегченно вздыхал, у него появилась надежда. Оруженосцы спорили и говорили, что они мужчины и воины не хуже господ. Белмила отмалчивалась.

Из посохов, которыми приторговывал трактирщик, и кухонных ножей сделали копья. Из мешков с песком, заготовленных на зиму для чистки котлов, сложили что-то вроде очень маленького загончика, приготовив место для раненых. Наточили и без того острые мечи. Дело, хоть бесполезное, но вроде боевое, отвлекало от мыслей. Но, когда все было сделано, снова начала подступать тоска.

Фальрил, перебирая струны, запел еще одну песню.

 

Есть у каждой песни конец, 
Хоть с него начинать, право, странно. 
Но что делать, коль струны лютни 
Все тише звучат. 
Я исполнил свой долг, 
Не болят смертельные раны, 
Мне осталось лишь песню допеть 
И навек замолчать. 

Есть у каждой песни конец…
Как мне бешено хочется жить! 
Я боюсь, вдруг за гранью 
Все-таки тьма. 
Но что делать  — мы сами решаем, 
Как жизнь нам прожить, 
Ну а как умереть  — смерть по праву 
Решает сама. 

Есть у каждой песни конец, 
Хоть с него начинать, право, ново, 
Но что делать, раз лучшего выдумать 
Я не успел. 
Может, лучше бы было уйти, 
Не сказав последнего слова, 
Оборвав посередине куплет, 
Не допев…

Белмила внимала ему с грустью. Ей нравилась песня, но лучше бы певцу помолчать. Этак они снова расклеятся. Как только Фальрил закончил, она попросила:

— Отец, расскажи легенду про Дикий гон.

Это была страшноватая легенда, но уж не страшнее, чем то, что их ждало. К тому же — лучше пугаться выдуманной легенды.

— Когда-то давным-давно, — привычно-напевно начал трактирщик. — Жил в этих местах граф, такой жестокий и свирепый, что вся округа дрожала, слыша его имя. Он жил в горах, но любил охотиться, и тогда спускался в долину. Обычно он охотился в этих самых местах, а они никогда не были особо богаты дичью. И тогда граф завел себе новую забаву: если не случалось на охоте поднять кабана или зайца, он и его егеря гнали путника, на свою беду попавшегося на их пути. Люди прознали об этом, и, едва заслышав его охотничий рог, бежали, как зайцы или олени. Ни один человек не осмелился сразиться с графом, все бежали в страхе. Так однажды они загнали насмерть одного человека, у которого было семеро братьев. Семь братьев этих решили отомстить графу. Тайными тропами они подобрались к самому его замку, а потом и в покои графа. Боялись и они, конечно, но их справедливый гневы был сильнее страха. На беду, графа не оказалось дома. Жена его, увидев семерых воинов, закричала. Она могла поднять тревогу, и потому один из братьев ударил ее и случайно убил.

Когда они поняли, что пролили невинную кровь, их объял страх. Они решили, что дело их теперь проклято, и в ужасе бежали. Граф же, вернувшись и найдя тело жены, обезумел. Он кинулся в погоню за убийцами, призывая себе в помощь все темные силы зла. И они не замедлили откликнуться. Кони графа и его людей обрели крылья, и они неслись теперь вдесятеро быстрее, чем бывало. А мечи и копья превратились в молнии, смертоносные и меткие.

Да только зло всегда берет плату, и плата эта дороже услуги. Граф и его люди превратились в призраков, страшных, как смерть, вечных, как страх, и беспокойных, как осенний ветер.

Семеро братьев, кстати, спаслись от них. Потому что младший, тот, что убил женщину, бесстрашно вышел навстречу графу. Он был воином, а не бегущей добычей, потому граф и его егеря даже не заметили его и промчали мимо…

В разных краях сказывают эту историю по-разному. Одни говорят даже, что надо, наоборот, бежать от Дикого гона…

— Да только это, по-моему, не по-мужски, — перебила Белмила. — А значит, не правильно.

Ей зааплодировали. Она улыбнулась, чуть покраснев, и спрятала лицо за золотистыми косами.

Когда аплодисменты стихли, все услышали шум крыльев.

 

Драконы окружили трактир, так что в любое окно было видно их чешуйчатые морды дымящимися ноздрями. Рыцари надеялись, что Белмила с отцом и мальчишками успели скрыться до того, как драконы могли заглянуть в окна.

В трактире горели все свечи. Хотя и так было светло, как днем. От драконов, даже когда они не выдыхали пламя, исходило красноватое свечение, и казалось, что вся долина объята огнем. Амэр построил своих людей кругом, они стояли плечом к плечу, выставив перед собой мечи. Белмила могла бы гордиться ими: ни у кого не было на лице ни страха, ни сожаления.

— Вы убили дракона, — послышался голос снаружи.

Они не знали раньше, что драконы могут говорить. От холодного голоса дракона их пробрала дрожь, и они стали теснее.

— По следам мы поняли, что вы испугались ее, и убили в страхе. Мы можем сжечь вас всех, но что толку будет и вам, и нам? Она была нашей матерью. Мы отпустим вас, если вы отдадите вместо нее свою мать.

В этот миг каждый из рыцарей подумал о своей матери. И драконы услышали смех. Поистине счастливый смех людей, обреченных на смерть. Потому что они были действительно счастливы, что их матерей здесь нет.

— Вы можете подумать, — бросил им дракон.

— Да что тут думать! — крикнул Лионд.

Драконы подошли ближе к трактиру. Один из них, видимо, самый нетерпеливый, раздавил пленку бычьего пузыря, которой было затянуто окно, и просунул голову внутрь. Амэр хотел было дотянуться до этой головы мечом, но тут раздалось:

— Стойте. Я согласна.

Белмила появилась на пороге кухни, как час назад, когда она вышла напомнить им, что они — рыцари. Мэван схватил ее за руку, хотел отбросить за спины воинов — хоть какая-то защита, но она неожиданно легко высвободилась. Посмотрела в глаза дракону.

— Я выйду к вам, — сказала она.

Белмила выросла на сказке про Дикий гон. И знала — тот, кто выходит навстречу охотнику, не добыча. Она открыла дверь, обернулась к рыцарям. Они застыли, понимая, что ее не спасешь в любом случае.

— Я бы могла быть женой только одному из вас, — сказала она. Отсветы драконьего пламени лежали на ее лице вперемешку с отсветами свечей. — Только одному, — она все же не смотрела в глаза Мэвану. — А так — я вам всем мама. Это ли не славная доля?

И она переступила порог.

Дверь закрылась. Рыцари, разом стряхнув наваждение, бросились к выходу. Они распахнули дверь и увидели, что драконы окружили Белмилу. Главный дракон, самый крупный, поднял над ней крылья. Она смотрела ему в глаза без страха, с радостью ощущая себя смелой.

Она могла бы плести венки и петь песни. Могла бы быть счастливой невестой, и замирать от медовых поцелуев. Могла бы быть ласковой матерью и ловить у колыбели первую улыбку ребенка. Могла бы быть спокойной и красивой женщиной, любить мужа, растить детей и вести хозяйство, и состариться в довольстве и мире. Но она знала, что участь, выбранная ей, не хуже чем эта вероятная жизнь.

Однако все получилось не так, как она думала. Дракон простер над ней крылья, загораживая от других, окутывая, словно бабочку коконом. Мэван с криком побежал вперед, остальные рыцари за ним. Но дракон уже убирал крылья, а между ними оказалась, сверкая новой чешуей, светло-золотистая дракониха.

Роскошный гребень цвета расплавленного золота стекал по ее шее и спине. Глаза, большие и продолговатые, сохранили свой зеленый цвет, но зрачки в них стали кошачьи, длинные. Над спиной раскрывались крылья, коричневатые сверху и перламутрово-розовые снизу. У когтистых ног поблескивали капельки-бусинки рассыпавшегося ожерелья.

Она посмотрела на рыцарей спокойно и долго, прощаясь. Перевела взгляд на дом, из окна которого на нее смотрел отец. На долину, которая раньше была ее миром. И поднялась в воздух.

А за ней, слаженно взмахнув крыльями, поднялась ее стая.