Глава четвертая

ПРИШЕСТВИЕ ДРАКОНОБОРЦА

Даже во времена, когда подвиги были не редкостью, драконоборцы все равно являли собой пример исключительной доблести. Самым прославленным из этих воителей был Георгий Победоносец. Повсюду в Европе слагались песни о витязе в серебряных доспехах, избравшем себе вместо герба знак христианства: красный крест на белом фоне. Этот всадник на коне под полосатым чепраком был предвестнику ком распространения христианства и неизменно приходящего вместе с ним порядка и одновременно грозой всего драконьего племени. Такова была слава святого воителя, что и столетия спустя после его смерти он считался защитником Англии, Каталонии, Арагона, Италии и Греции и числился среди особо почитаемых святых в таких удаленных друг от друга местностях, как Литва, Португалия и Константинополь. В Англии день Святого Георгия, 23 апреля, был национальным праздником. В этот день устраивали великолепные процессии, карнавалы и мистерии. Под особое покровительство святого был поставлен орден Подвязки, стать кавалером которого в Англии — высшая честь.

Святой Георгий считался покровителем всех, кто так или иначе был связан с ратным делом: рыцарей, лучников, шорников и оружейников. Особо хранил он сражавшихся с сарацинами крестоносцев. Говорили, что он явился им со своим призрачным воинством во время Антиохийского сражения в 1098 году, а также год спустя, во время битвы при Иерусалиме (на сей раз он предстал в ореоле яркого света), причем в обоих случаях ему удалось поднять дух измученного христианского воинства настолько, что оно одержало победу. Недаром имя Св.Георгия было боевым кличем крестоносцев.

О святом воине этом сложено множество легенд. Говорили, например, что он сражался с драконами в Мансфельде, что в Центральной Германии, а также убил одно такое чудище в Англии, в Беркшире, где показывали даже место, называемое «Драконья гора» (трава там не растет, так как земля пропиталась ядовитой кровью чудовища).

Но все же более ранние источники говорят о победе Георгия над драконом не в Европе, а в жаркой Африке. Вот как было дело.

В первые века нашей эры, когда римляне с полным правом могли называть Средиземное море «Mare Nostrum» — Наше море, Ливия была густонаселенной и вполне цивилизованной частью обширной Римской империи. Провинция эта протянулась длинной узкой полосой между Средиземным морем и песками Сахары. Несмотря на такое соседство, край этот оказался на редкость благодатным, и земля там была почти сплошь распахана и засеяна ячменем и пшеницей, поставляя огромное количество зерна в житницы империи. Там же, где нельзя было выращивать урожай, в пограничных с пустыней землях, были оставлены пастбища для скота, который, впрочем, откармливали также излишками зерна.

Столицей провинции был город Силен, столь же изобильный, как и вся Ливия. Правившие там царьки добровольно платили римлянам дань, чтобы те не посылали легионеров разорять их вотчину. Однако у несчастной страны этой сыскался враг пострашнее умиротворенного уже Рима.

То был свирепый дракон, порожденный, казалось, самим унылым всхолмьем, отделяющим плодородное побережье от пустыни. Невесть откуда взявшееся чудовище это поселилось в болоте неподалеку от стен Силена.

Поначалу зверь едва давал о себе знать: на отдаленных пастбищах стали находить остатки овец и коров, а иногда у самой границы пустыни обнаруживались изуродованные трупы пастухов и просто прохожих. Потом беда приблизилась к человеческому жилью: пропадали дети, коров и овец стали находить растерзанными прямо в хлевах и загонах. По Силену поползли слухи. Городские ворота стали запирать куда раньше, чем прежде, причем желающих остаться допоздна за городской стеной почти совсем не было.

Таким образом, на легкую поживу дракону больше рассчитывать не приходилось. Тогда он объявился у самого Силена, причем прямо среди бела дня. Стоявший на страже у ворот воин почувствовал, что земля вдруг задрожала у него под ногами, и увидел приближающегося зверя. Чешуя дракона горела на солнце как жар, вокруг головы поднимались струи дыма. Страж забил тревогу, и ворота были тотчас заперты и для надежности забаррикадированы. Столпившись на городских стенах, горожане смотрели на подходящего все ближе защищенного прочной броней зверя, массивные лапы которого были снабжены здоровенными загнутыми когтями.

Дракон не сразу перешел в наступление. Он поползал туда-сюда вдоль городской стены, обнюхивая трещины в кладке, потом попробовал выломать ворота. Это ему, однако, не удалось. Собравшийся на стене народ уже вздохнул с облегчением, как чудовище вдруг запрокинуло голову и пустило вверх мощную струю какой-то зловонной горячей жидкости, которая, достигнув парапета стены, окатила толпившихся подле него людей. Корчась от нестерпимой боли, они с криком попадали со стены, и тут же были пожраны драконом.

Однако это было только начало. Город оказался прямо-таки в осаде. Каждый день дракон ломился в ворота и плевал ядом через стену. В окрестностях же города вообще не осталось ни одной живой души: те из крестьян, кому удалось избежать встречи с чудовищем, бежали из тех мест. Поля бег хозяйской руки приходили в запустение. В самом городе всякая жизнь тоже как будто вымерла. Все сидели по домам и носа не казали на улицу. Даже на базарной площади в те дни никого не было. Желающих сразиться с драконом не нашлось: смерть от яда чудовища была хоть и скорой, но все равно мучительной, умертвить же змея мечом или копьем явно не было никакой возможности.

После некоторых размышлений царь той земли решил попробовать умиротворить чудовище, платя ему ежедневную дань. Поначалу план этот вполне удался. По приказу царя каждое утро, на рассвете, воины выводили за городские ворота двух овец и привязывали их к врытому неподалеку столбу. Затем люди уходили обратно в город и с содроганием наблюдали, как дракон пожирал несчастную скотину, с жутким хрустом разгрызал кости и при этом урчал от удовольствия. Корма зверю хватало, и он оставил Силен в покое. Но вот овец в городе не осталось. Голодный дракон принялся кружить вокруг стены, плюя ядом во все, что движется.

Горожанам ничего не оставалось, как только снова начать платить ему дань, теперь уже людьми. Кому стать такой жертвой, решал жребий. Каждое утро в предрассветный час все жители города собирались на площади перед царским дворцом и тянули из огромного латунного сосуда фишки из слоновой кости, которые в прежние, счастливые времена использовались для игр. Теперь шла игра совсем другого рода, и ставкой в ней была жизнь или смерть, ведь вытянувший помеченную фишку должен был погибнуть, чтобы остальные горожане смогли прожить еще один день. Под горестные стоны и причитания родных и близких жертву отводили к тому же столбу, к которому прежде привязывали овец, и оставляли там на столь же страшную погибель.

Однажды утром роковая фишка досталась царской дочери. Значительно поредевшая уже толпа горожан отступила прочь от своего повелителя и его дитя. Царь стоял посреди обезлюдевшего вдруг пространства, как будто окаменев. Голова его тряслась, из глаз катились слезы. Но когда в толпе его подданных начался ропот, он кивнул стражникам, и те приблизились к царевне.

Деву отвели во дворец, где служанки облачили ее в белые одежды, как невесту, затем по пустынным улицам к роковому столбу, вокруг которого все было залито кровью, а местами обуглено от изрыгаемого драконом пламени и усеяно костями предыдущих жертв чудовища. Воины привязали царевну к столбу и поспешно удалились.

Но прежде чем зверь проснулся и покинул свое логово, на востоке, откуда поднималось уже солнце, показался всадник. Жарко горел в первых солнечных лучах его серебряный панцирь, так что воитель этот, казалось, был окружен светлым нимбом. Увидев царевну, всадник поскакал прямо к ней через унылые, с поникшими посевами поля, где не слышен был ни единый птичий голос. Имя ему было Георгий. Римлянин по рождению, муж сей, однако, уже принял крещение, о чем каждый мог бы догадаться, взглянув на его расшитую красными крестами перевязь. В дальние края он отправился в поисках приключений, и, как оказалось, именно под стенами Силена суждено было ему в полной мере проявить свою доблесть. Он остановил коня подле привязанной к столбу девы и, наклонясь с седла, попросил ее рассказать, как случилось, что она оказалась в столь ужасном положении.

Поведав незнакомцу о драконе, царевна стала просить его не мешкая скакать прочь, предоставив ее своей участи, но Георгий в ответ лишь рассмеялся и повернул коня к логову чудовища. Разбуженный конским топотом, зверь с ревом кинулся вон из логова, запрокидывая на ходу голову, чтобы извергнуть струю яда и пламени, однако воитель не дал ему времени, даже чтобы набрать воздуха для рокового плевка: копье его вонзилось в бок чудовищу, как только оно показалось из логова, и яд из вмиг ослабевшей пасти пролился на землю, никому не причинив вреда. Затем всадник развернул коня и снова направил его бег к раненому уже зверю.

По вопросу о том, какой именно смертью умер этот дракон, различные повествователи расходятся во мнениях. Хотя все они единодушны в том, что зверь был убит Георгием, одни утверждают, что чудовище было добито на месте, другие же, что, вырезав на брюхе у раненого зверя крест, воитель отвел его в Силен, где потребовал, чтобы за избавление от чудища все жители города приняли христианство, и лишь когда они ответили согласием, отрубил дракону голову. Говорилось также, что царевна стала супругой своего спасителя.

Как бы то ни было, воитель-христианин, поборник нового порядка мироздания, сразил дракона — воплощение первозданного хаоса. Однако победа нового над старым давалась нелегко. Самого Георгия Победоносца ждала мучительная смерть от рук язычников, которым была ненавистна его вера. (Люди эти сотворили злодеяние, какое и драконам не снилось. Георгия пытали семь дней: кололи ножами, ломали кости. Потом его живым зарыли в негашеную известь.) Драконоборческий подвиг его отнюдь не был последним в истории человечества: многим еще воителям пришлось вступить в битву с чудовищами, прежде чем мир стал безопасен для рода людского.

Многие же совершили подобные деяния прежде него. С незапамятных времен велась борьба сторонниками установления нужного людям порядка в мироздании с существами, порожденными первозданным хаосом. Еще до начала времен первые боги Мардук и Зевс, Аполлон и Тор сражались с драконами. На заре человечества созданные этими богами люди принуждены были вновь и вновь биться с чудовищами.

Главной наградой победителю-драконоборцу была неувядаемая слава, сохранившая имя его в памяти и сердцах людских столетия после смерти. Имена же величайших из драконоборцев: Персея, Геракла, самого Георгия Победоносца и Сигурда Вольсунга пережили даже тысячелетия. Известно, что с драконами сражался и Александр Македонский, причем доблесть его была такова, что говорили даже, что отцом его был дракон. Но более солидные исследователи заявляют, что «драконовость» его рождению придавало лишь то, что в ночь перед родами матери приснилось, будто у нее родится дракон.

Однако помимо славы победителя дракона ждали и другие награды. Кровь этих чудовищ давала им древнее знание, включая понимание языка птиц и зверей, а также дар неуязвимости. Многие драконоборцы, например Георгий Победоносец и Персей, истребив зверя, получили себе в супруги прекрасных дев. Иные же, подобно Беовульфу и Сигурду, стали обладателями несметных сокровищ.

Но награды эти, будь то слава, богатство или магическое знание, не были главным в век драконоборчества, хотя иные драконоборцы шли на бой с чудовищем именно ради них. В большинстве случаев сразиться с драконом витязей заставляло желание освободить землю от нестерпимого бремени, уничтожить врага, грозившего жизни их самих и других людей. Придя в этот мир еще до начала времен, драконы постепенно стали чужды ему. Они отравляли землю и воздух, делали нивы бесплодными, пожирали кормивший человечество скот, убивали людей. Поэтому сами они должны были быть истреблены.

Не все драконы были разрушителями. Некоторые всю жизнь оставались вдали от людей, избрав себе роль хранителей вод и первозданных богатств земли. Но охраняемое ими было необходимо или же желанно людям, и древние стражи мироздания обречены были погибнуть вместе с драконами, творившими зло человеческому роду.

Некоторые из драконов-хранителей обитали в горных долинах Уэльса и глубоких озерах Шотландии. Люди их видели редко, но они все равно боялись. В Ирландии таких зверей было особенно много в озерах и реках, которые они свирепо защищали ото всяких посягательств (ведь то были последние остающиеся еще обломки прежнего, первозданного мира). Один дракон охранял некогда волшебное дерево, росшее в Коннахте. Обнаружен он был одним принцем, кстати, пустившемся в путь не ради приключений, но затем, чтобы жениться. Однако вместо желанной супруги суждено ему было найти одно лишь предательство.

Звался тот принц Фрех. Мать его была из княжеского рода Туата де Данниан, дивного народа, правившего некогда Ирландией. Но к тому времени, о котором мы ведем свой рассказ, народ Туата удалился в подземные королевства, где жил хоть и в мире, но отнюдь не в согласии с захватившими остров людьми.

Сам принц, хоть и жил с теми из родных, которые были из простых смертных, и обликом своим, и доблестью, и благородством пошел в эльфийских предков. «Пригожестью не было ему равных среди героев Эрина и Альбы, только вот прожил он недолго», — сообщал один из повествователей. Высокий, статный, широкоплечий, Фрех имел черные как смоль волосы и глаза, цветом схожие с туманной дымкой, окружающей вершины коннахтских гор. Свита же его состояла из пятидесяти юных принцев.

Правительницей Коннахта в те времена была королева-воительница Медб, столь же жадная до мужских ласк, сколь и до ратных подвигов. Она уже много лет вела войну с королевством Улод, от мужей же своих (которых к тому времени у нее было уже несколько) требовала отваги, благородства и полного отсутствия ревности. Однако все они оказались людьми другого нрава. В то время, о котором идет рассказ, Медб была замужем за Айли-лем, человеком на редкость двуличным.

Как ни странно, у такой неприятной пары была прекрасная лицом, благонравная дочь, звалась она Финдабайр. Прослышав о пригожести и силе Фреха, девица та стала сохнуть по нем, хотя никогда его не видела.

В те времена вести распространялись быстро, благодаря ходившим от двора к двору коробейникам и бардам, и принц вскоре узнал о ее любви. Он решил попросить руки принцессы и отправился на коннахтскую равнину, где на холме Раткроган возвышалась твердыня королевы Медб.

Стоявший на страже у ворот воин первым увидел Фрехово войско и криком поднял на ноги всю королевскую стражу. Принц и его свита являли собой великолепное зрелище, как и положено потомкам народа Туата. Плащи на них были голубые, с застежками из червонного золота, туники же белые, расшитые золотыми зверями, щиты из чеканного серебра, копья украшены драгоценными каменьями, кони все подобраны по масти, серые, охотничьи собаки на серебряных цепочках с золотыми брелками в виде яблок. Сразу было видно, что Фрехово войско пришло с миром: перед кавалькадой плясали желтоволосые шуты, позади же нее выступали три высоченного роста арфиста, неся свои инструменты в особых расшитых рубинами чехлах из выдровой кожи.

Страж у ворот поприветствовал прибывших и, узнав имена, провел их во внутренний дворик замка, где гостей ожидали Медб и Айлиль. Поскольку королевская чета приветствовала Фреха и его спутников стоя, было видно, что королева много выше своего тщедушного супруга. Роскошные кудри ниспадали ей до самого пояса, на плечах сидели две золотые птицы. (Говорили, что они втайне дают своей хозяйке советы, ведь, по мнению многих, Медб была чародейкой.) Фрех преклонил колена перед королевой, она же, произнося обычное в таких случаях приветствие, окинула его внимательным взглядом.

Прямолинейность в те времена была не в чести, и принц не стал тут же рассказывать королеве о цели своего визита. Воины его развесили свое оружие во дворе замка и присоединились к королевскому гарнизону. Две недели прогостили Фрех и его спутники у правителей Коннахта. Для гостей несколько раз устраивались травли и соколиная охота. По вечерам же они пировали, слушая игру арфистов. После ужина Фрех предлагал королеве сыграть в шахматы. Устоять она не могла: когда в настоящей войне наступало перемирие, воительница эта желала все равно сражаться, пусть даже на шахматной доске.

Во время игры Медб то и дело поглядывала на сидящего напротив нее принца: в ней проснулось страстное влечение к незнакомцу. Хотя у нее был при дворе не только муж, но и любовник, королева готова была пуститься в новые приключения. Она привыкла получать все, что ей ни приглянется. Но Фрех приехал не ради нее, а ради ее дочери, и потому выказывал Медб одно лишь почтение — и не более того.

Принц с нетерпением ждал случая, чтобы увидеть Финдабайр, но она так ни разу и не пришла к гостям. Наконец, отправившись на рассвете купаться на протекавшую вблизи замка речку, повстречал он там гулявшую со своей служанкой принцессу. Финдабайр была розова и свежа, как летний рассвет. Едва увидели друг друга юноша и дева, как в сердцах их загорелась взаимная любовь.

Некоторые рассказчики говорили также, что тем утром принцесса подарила Фреху золотое кольцо, другие об этом не упоминали, но все сходились на том, что после этой встречи юноша сразу же отправился в тронный зал просить у короля и королевы руки их дочери.

Когда же он обратился к ним с этой просьбой, королева Медб ничего не ответила, лишь бесстрастно взглянула на Фреха и погладила сидящую у нее на плече золотую птицу. Однако лицо ее зарделось от гнева: не так- то приятно узнать, что твоей соперницей оказалась твоя же собственная дочь. Помолчав, она зашептала что-то королю на ухо, потом Айлиль так ответил на просьбу принца:

— Ты получишь мою дочь, если уплатишь за нее выкуп.

— Я готов, — ответил Фрех.

Однако потребованный королем выкуп оказался непомерно высок. Он желал заполучить сокровища эльфийских родичей Фреха: шестьдесят серых эльфийских скакунов в золотых уздечках и двенадцать волшебных дойных коров, и чтобы у каждой было по белому красноухому теленку. Кроме того, Айлиль потребовал, чтобы Фрех передал все свое войско под его и королевы Медб командование. (Воины королевской чете были очень нужны, ведь Медб готовилась к новым битвам.)

— Такой цены я не заплатил бы даже за саму Медб, — сказал Фрех.

Королева стиснула зубы. Хотя эти слова и показывали, что ее ставят выше дочери, она все же привыкла к более галантному обращению. Принц же, не говоря более ни слова, повернулся и вышел из зала. В те времена были и другие способы заполучить себе жену. Многие, не сумев договориться с родителями девицы, просто умыкали свою суженую. Знал об этом не только Фрех, но и Медб с Айлилем. После ухода принца они сразу же обсудили создавшееся положение.

— Если он похитит Финдабайр, то наверняка присоединится к нашим врагам и с ними нападет на Коннахт. Безопаснее будет убить его сейчас, — заявил Айлиль

— Убить безоружного — бесчестие, — возразила Медб.

— Сделать это можно и не бесчестя себя, — проговорил ее муж и поведал королеве об уже придуманном им плане. Медб улыбнулась. Коротышка-муженек умел иногда быть полезен.

Вместе с Айлилем она отправилась к реке, протекавшей по Круаханской равнине. Посреди того потока имелся остров, с древних времен слывший священным. В воде рядом с островом притаился его страж, но об этом знали лишь Медб с Айлилем.

Фрех, отправившийся после своего неудачного сватовства на охоту вместе с воинами королевской четы, был поблизости: охотники устроили на берегу реки привал, чтобы дать отдых притомившимся гончим и лошадям. Королева приблизилась к нему и проговорила:

— Давай помиримся, принц. Согласия всегда можно достичь, было бы желание. Может быть, моя дочь еще станет твоей женой.

Усевшись подле него на траву, Медб дала ему руку для поцелуя и повела речь о разных пустяках.

Через некоторое время она промолвила, кивнув в сторону реки:

— Наслышаны мы о твоем несравненном мастерстве пловца. Может быть, ты явишь его нам?

Принц, хоть и умел плавать, купался редко, ибо было предсказано, что ему суждено принять смерть в воде. Медб, вероятно, узнала об этом пророчестве от своих волшебных птиц.

Фрех заколебался:

— Твои воины отчего-то не купаются. Не таят ли воды реки какую-то угрозу?

— Мне о том не ведомо, — ответила королева. — Ты боишься?

Вместо ответа Фрех откинул тунику и сапоги, нырнул в реку и, делая мощные гребки, поплыл против течения.

— Пловец ты и правда отменный, — по-- хвалила его Медб. — А можешь ты доплыть вон до того острова?

— Могу.

— Там у самого берега растет рябина. — Если у тебя достанет смелости, принеси мне . ветку с того дерева.

Рябина та была деревом жизни, появившемся на земле гораздо раньше первых людей. Считалось, что ветви ее, а также листья и ягоды обладают громадной магической силой: старикам они могли вернуть молодость, прочих же людей способны были защитить ото всяческого зла. Оттого дерево это почиталось священным и охранялось особыми чарами. Ветка его нужна была Медб, чтобы стать непобедимой в бою и к тому же остаться вечно юной и прекрасной. Но не только по этому послала она принца на остров.

Фрех поплыл к роковому острову. Воины Медб все как один поднялись на ноги и столпились на берегу. Сощуренные от яркого солнца глаза их были устремлены на пловца. В толпе зароптали: никто никогда не осмеливался приблизиться к месту, где росло священное дерево, ибо кто мог знать, что случится, если осквернить святыню?

Фрех достиг острова и вышел на берег, высокий, светлокожий, с блестящими на солнце мокрыми волосами. Он сорвал с дерева ветку с гроздью красных ягод и тут же пустился в обратный путь. Столпившиеся на берегу воины напряженно следили за ним, но ничего особенного не произошло.

Принц размашистыми движениями плыл прочь от острова, держа в одной руке рябиновую гроздь. Вдруг голова его скрылась под водой, и вода в том месте забурлила. Стоявшие на берегу увидели блеснувшую на солнце чешую и услышали внушающий ужас рев. Вот Фрех снова вынырнул и стало видно, что чудовище вцепилось ему зубами в плечо, и по белой коже его струйками стекает алая, как ягоды рябины, кровь.

Фрех крикнул, чтобы ему дали оружие. Королевские воины взялись было за свои копья, но Медб жестом остановила их.

— Пусть бьется так, коли может, — проговорила она с мрачной улыбкой.

В то же мгновение мимо королевы, оттолкнув ее прочь, метнулась хрупкая девичья фигурка с Фреховым мечом в руках. То была златовласая Финдабайр. Как она там оказалась, никто не знал. Девушка бросилась в воду и бесстрашно поплыла к месту, где принц бился с драконом. Айлиль выругался и пустил ей вслед дротик, целя в сердце, но промахнулся. Как протекала схватка, разглядеть было невозможно: все скрывала от глаз кипящая, бурлящая вода. Золотистая девичья головка приблизилась к месту битвы, и на мгновение подле нее вынырнула темноволосая голова Фреха. Замелькал в воздухе направляемый могучей рукой воителя Фрехов меч.

Через несколько мгновений из покрытой теперь кровавыми пузырями воды вышла Финдабайр. Повернувшись спиной к своим родителям, она встала подле воинов, и один из них накинул на нее свой плащ.

Наконец, шум битвы стих. Наступила совершенная, звенящая тишина, так что слышен был даже стрекот крыльев танцующей над водой стрекозы. Но вот на мелководье подле самого берега показался Фрех. Встав во весь рост, он высоко поднял правую руку, в которой держал отрубленную голову дракона. Голова эта была громадного размера, вся покрыта чешуей, с белыми глазами и разинутой пастью, из которой свисал длинный язык. Из обрубка шеи текла черная кровь. Но и сам витязь был жестоко изранен в битве: там, где прежде была его левая рука, теперь зияла страшная рана, в которой виднелись обломки раздробленной кости. Добредя до берега, принц упал, и выпавшая из его ослабевших пальцев драконья голова откатилась прочь. Фрех был мертв. Сгубило славного витязя вероломство Медб и Айлиля.

Так погиб юный герой. Женщины Туата плачем и причитаниями забрали его тело. Не которые сказители утверждают даже, будто эльфийки сумели вернуть Фреху жизнь и здоровье, и он расквитался с Медб и Айлилем, потом взял за себя отважную Финдабайр. Говорили, правда, что Медб сумела-таки ему по том отомстить, послав его на битву, в которой Фреху было не победить, а герой будто бы предпочел смерть признанию собственного поражения и погиб, утонув в реке подле брода Другие повествователи заявляли, однако, что никогда уж больше не открыл он глаз, и пре красная Финдабайр всю жизнь его оплакивала. Но тот факт, что витязь этот одолел охранявшего рябиновое дерево дракона, не оспаривался никем. Именно благодаря его подвигу люди смогли воспользоваться этим могучим магическим средством.

Вообще говоря, не одним лишь принцам да воителям вроде Фреха и Георгия Победоносца случалось убивать драконов. В Англии, в графстве Сомерсет, например, рассказывали такую историю, происшедшую якобы в Шервудском лесу. Один дровосек, работая в лесу, присел отдохнуть на валявшееся там бревно. Бревно вдруг зашевелилось под ним, и человек тот, не раздумывая, разрубил его топором. Потом оказалось, что те не валежина вовсе была, а дракон, но дровосек тот обнаружил это лишь после того, как порешил зверя. (Возможно, байку эту выдумали крестьяне, охочие пошутить над своими надменными господами. Дальше говорилось обычно, что две половинки дракона несколько дней носились по всему графству и все никак не могли соединиться.)

Немало рассказывали также историй о разных путниках, сумевших одолеть драконов, забросив им в пасть шарик из смоченной в дегте соломы: внутри дракона было горячо, как в печке, поэтому шарик, попав туда, взрывался, и зверь погибал.

Однако в те дни простонародье в битвах обычно не участвовало. Война была уделом о чести, и большинство драконов все же погибли от боевого оружия, копий и мечей людей, с молодых ногтей готовившихся к ратным подвигам. А это, как правило, было доступно одним лишь дворянам.

Обучение происходило следующим образом. Уже в возрасте семи лет мальчиков из дворянских семей отправляли — на воспитание ко двору королей или иных — крупных владетелей, где, служа пажами, они — усваивали необходимые рыцарю навыки и — знания. По вечерам мальчики эти прислуживали за столом владетелю и его дружине — (спали они там же, в пиршественном зале, на устланном тростником полу, вместе с собаками), днем же обучались рыцарской премудрости. Долгие часы будущие воители эти проводили в сараях на соколином дворе, среди рядов сидящих на насесте в колпачках ловчих птиц, где опытный сокольничий посвящал их в таинство соколиной охоты. Затем они отправлялись в поле попрактиковаться, сначала со смирными ястребами- перепелятниками, потом с могучими тетеревятниками, а потом те из них, кто был достаточно знатного происхождения, охотились даже с соколами-сапсанами и орлами. Соколиная охота — всего лишь забава, но, учась управляться с непредсказуемыми ловчими птицами, мальчики учились терпению и хитрости.

Немало времени проводили будущие рыцари и упражняясь в стрельбе из лука по соломенным мишеням, а потом отправлялись на специально оборудованное ристалище, где, разогнав коня, «разили» копьем деревянные фигуры рыцарей и подвешенные на веревках кольца. Овладеть искусством такого турнирного боя было непросто: требовалось научиться приноравливать положение тяжеленного копья к бегу коня и при этом попасть точно в цель — иначе противника из седла не выбить. Учились они биться и в пешем строю. Для этого использовались затупленные мечи, которые во всех других отношениях были совершенно такие же, как у взрослых, — тяжеленные, двуручные, а также боевой цеп — шипастый железный шарик, подвешенный на короткой цепи к рукояти.

К концу такого обучения мускулы их приобретали силу и упругость, а зрение — особую ратную остроту, движения же становились по-кошачьи легки и стремительны.

Прежние мальчики становились воителями — сильными, владеющими ратным искусством, всегда готовыми к бою людьми. Свойства эти были бы опасны для окружающих, если бы рыцарство не создало особого строгого кодекса чести, сдерживавшего дурные порывы всех его членов.

Большую часть своей жизни люди эти проводили в битвах. Помимо крестовых походов, сражались они и в бесконечных войнах в самой Европе, которые вели между собой всевозможные королевства и империи и даже относительно небольшие владетели, например бароны. Когда же войны в данной местности не было, военачальники устраивали для рыцарей охоты, турниры и другие военизированные забавы — надо было дать выход энергии этих рубак, чтобы она не была употреблена во зло. Иногда же, подобно Георгию Победоносцу, молодые люди сами отправлялись на поиски славы и приключений в чужие края.

Таков был датский рыцарь Сигурд из рода Вольсунгов. Получив такое же воспитание, как и прочие знатные юноши того времени, Сигурд и сам не ведал, что то была подготовка не к войне, но к схватке с драконом. История эта началась за много лет до рождения Сигурда.

В начале времен в северных землях, подле самой вершины мира, жил король карликов. Подобно прочим своим сородичам-карликам, владел он знанием всяческих ремесел и тайн природы, однако главной чертой его естества была алчность. Нечестным путем собрал он в своем дворце груды эльфийского золота, и, в конце концов, собственный сын его, столь же жадный, как и сам король, убил его ради этого сокровища. Отцеубийцу того звали Фафнир. У него имелся брат по имени Регин, тоже жаждавший захватить роковое золото, но он был не из храброго десятка, и стоило Фафниру припугнуть его, как он припустился вон из дворца и обратно уж не возвращался. Карлики живут долго. Прошли века, дворец совершенно обветшал, и Фафнир переселился, прихватив с собой сокровище, на пустошь, называемую Гнита, находившуюся неподалеку от разрушающегося дворца. Снедаемый тревогой за сохранность золота, он держался вдали от своих сородичей и людей, ни на минуту не расставаясь с сокровищами. Но золото было похищено у эльфов, и конечно же обладало волшебными свойствами. И постепенно отцеубийца Фафнир, ненавидевший и карликов, и людей, перестал походить на тех и других, превратившись в огромного размера покрытого чешуей змея, насквозь пропитанного ядом, таким же черным, как его душа. Существо это, бывшее уже не карликом, но драконом, жило в полном одиночестве в пещере на пустоши Гнита, сохранив, тем не менее, древнее знание рода карликов.

Что до Регина, то он долго бродил по земле, снедаемый алчностью, ненавистью и страхом. Был он маленький, скрюченный, кособокий, с угрюмым и злобным выражением на физиономии. Однако, зная множество ремесел, карлик и в изгнании всегда мог прокормиться. Регин обучал людей навыкам, которыми владели прежде одни только карлики: кузнечному мастерству, врачеванию, игре на арфе. И терпеливо ждал того дня, когда явится драконоборец, что поможет ему поквитаться с братцем.

День этот наступил в царствование короля данов Хьяльпрека. Государь этот держал Регина, служившего ему главным кузнецом, во всяческом довольстве. В супруги же себе Хьяльпрек избрал Хьердис, вдову павшего в битве прославленного героя, происходившего из славного в той земле рода Вельсунгов, которая уже имела от первого мужа ребенка — сына по имени Сигурд.

Став королевой, родила Хьердис еще несколько сыновей, но ни один из них не мог сравниться с Сигурдом, в душе которого горел, казалось, яркий свет. Ребенком он был весь золотистый, как солнышко, и при этом силен и храбр не по годам. Едва увидев мальчика, Регин понял, что перед ним — нужный ему драконоборец. Ничем не выдав своих чувств, он стал ждать с долготерпением, на какое способны одни лишь карлики.

Сигурд же подрастал при дворе Хьяльпрека, играя со своими сводными братьями, и осваивал ратную премудрость. Когда же он был уже подростком, овладевшим приемами боя, но еще не познавшим воинской дисциплины, Регин, покинув свою кузню, заявил, что желает предстать перед светлы очи государя.

Он сказал королю Хьяльпреку, что уж не молод и желает взять ученика, чтобы перед смертью передать ему древнее знание народа карликов. Король согласился с тем, что желание его справедливо, и тогда Регин заявил, что хочет взять себе в ученики Сигурда.

Мальчик провел в учении у карлика несколько лет. Особой любви между ними не возникло, ведь Регин по-прежнему был немногословен и угрюм. Зато он обладал важнейшей из необходимых учителю добродетелей — терпением. Сигурд выучился игре на арфе и стал великолепным певцом, поскольку голос у него от природы был дивной красоты. Из него получился также отменный кузнец (тогда, в самом начале Железного века, навык этот был чрезвычайно ценен), хотя вполне сравняться в мастерстве со своим учителем ему так и не удалось. Познал он и искусство врачевания, и тайны целебных трав. Регин же зорко следил за ним, терпеливо дожидаясь того дня, когда у Сигурда начнут проявляться признаки обычного для юношей томления.

Однажды, проходя мимо стрельбища, карлик задержался и стал наблюдать за тем, как Сигурд и его сводные братья упражнялись в стрельбе из лука.

Когда же они закончили, он позвал к себе своего ученика, и тот, подойдя, улегся рядом с ним на траву.

— Ты сильнее сыновей короля и стреляешь метче их, — сказал ему Регин.

В ответ Сигурд только рассмеялся и перекатился на спину. Сказанное карликом было правдой, но себялюбивые помыслы были чужды жизнерадостной натуре Сигурда, и к тому же ему не нравилось, когда кто- либо пренебрежительно отзывался о его горячо любимых братьях.

#151; Они станут королями, ты же останешься ни с чем, — продолжал Регин. — Быть простым рыцарем при каком-то жалком провинциальном дворе — не дело для сына славного витязя.

Сигурд не ответил. Он пожал плечами и ушел прочь от своего учителя. Но этой лукавой речью Регину все же удалось посеять у него в душе семена сомнения.

Через несколько дней Сигурд зашел в полутемную, освещенную лишь огнем кузнечного горна кузню. Карлик поднял голову от, наковальни. В красноватом свете пламени на лице его играли причудливые тени. Он ничего не сказал, но молот свой все же отложил в сторону.

Сигурд спросил безо всякого предисловия:

— Что же мне делать, как не остаться здесь?

— Тебе следует идти в жизни своим путем, — ответил Регин. — Отправляйся на поиски приключений, что принесут тебе славу.

Он снова взялся было за молот, но юноша проговорил:

— Может, мне поступить на службу к какому-нибудь великому государю?

— Желающий достичь могущества идет своим путем, а не ищет себе поводыря, — бросил карлик.

— Так что же мне все-таки делать?

Регин вытер руки.

— Присаживайся, — сказал он Сигурду и уселся сам. Какое-то время он молчал, уставясь в огонь горна, потом проговорил: — Горько обидели меня, а поквитаться с обидчиком не привелось. — И рассказал, как его брат, убив отца, присвоил себе золото, которое, по справедливости, надо было бы разделить поровну, и как Фафнир стал потом драконом.

Карлик сказал, что, убив того дракона и завладев его сокровищем, Сигурд сам станет крупным владетелем, а самому ему, Регину, золото, мол, ни к чему, ему бы хотелось только съесть драконье сердце, чтобы вернуть себе древнюю мудрость своего народа, которую он подрастерял за годы, когда учил людей. Это, конечно же, была ложь. Больше всего на свете жаждал Регин получить то золото. Одной смерти Фафнира ему было мало.

Но Сигурд был молод и безрассуден. Не заметил он ни алчного блеска в глазах карлика, ни дрожи в его голосе, когда говорил тот о сокровище.

— Я убью дракона, если ты выкуешь мне меч, — промолвил он.

Регин тут же согласился. Несколько недель трудился он в дымной кузне и сковал, наконец, могучий клинок. Сигурд взвесил меч на руке, провел пальцем по блестящему острию, а потом что было силы рубанул им Регинову наковальню. Клинок разлетелся на части.

— С таким мечом дракона не одолеть, — сказал Сигурд и вышел вон из кузни. Регин, кляня его в душе на чем свет стоит, выковал другой меч, но и тот Сигурд изломал.

— Больно ты могуч стал, мои клинки тебе не подойдут, — заявил тогда карлик. — Пойди к матери, спроси, что она должна передать своему первенцу, когда он достигнет возмужания.

Сигурд застал королеву за работой: она ткала вместе со своими служанками в особо отведенном для этого покое. Уже по выражению лица сына догадалась Хьердис, чего он хочет. Отложив свой серебряный челнок, встала она из-за станка и повела своего первенца в королевскую опочивальню, где стоял расписной сундук с ее приданым. Открыв сундук, достала она из-под шерстяных одежд да рулонов полотна обернутый шелковой тканью сверток.

— Это обломки сломанного в бою родового меча Вольсунгов, принадлежавшего некогда твоему отцу. Пусть послужит оружие это тебе, как служило твоим предкам. Имя клинку этому Грам.

Отвернув край шелковой ткани, увидел Сигурд в том свертке одни лишь стальные осколки. Они излучали какой-то внутренний свет, ведь меч Вельсунгов обладал магической силой. Поблагодарил он мать и тут же отнес обломки клинка Регину, который, увидев их, кивнул и принялся за работу. И выковал он из них несравненной мощи клинок, лучше которого никогда еще не доводилось создавать карликам, и сработал для него усыпанную самоцветами рукоять.

Опробовал Сигурд и тот м на наковальне. Выдержал, не сломался клинок, наковальня же развалилась пополам. Весело рассмеялся тогда молодой воитель, Регин же остался мрачен и деловит.

— Пора, — коротко бросил он. Карлика трясло, сразу и от возбуждения при мысли о вожделенном сокровище, и от страха перед драконом. Верхом отправились они прочь с Хьяльпрекова двора, Сигурд на могучем серой масти боевом коне, карлик же на своем муле. Долго ехали они на север по полям, по лесам, пока не добрались до обширной пустоши, называемой Гнита. Там разыскали они дворец короля карликов, пришедший уже в совершенное запустение: крыша обвалилась, сквозь каменный пол проросла трава, в очаге гнездились птицы.

— Это дворец моего отца, — мрачно проговорил Регин. — Позади него на склоне холма имеется пещера, где устроил себе логово Фафнир. Там же держит он и эльфийское золото. Действительно, вниз по склону холма к расположенному близ дворца пруду вела широкая темная полоса. То был след от выжженной травы, оставленный драконом, приползавшим к пруду на водопой.

Путники устроили привал неподалеку от развалин дворца и подробно обсудили план предстоящей битвы. Регин поведал будущему драконоборцу, что зверя необходимо убить одним ударом, поскольку, раненный, он в состоянии будет насмерть отравить нападающего своим ядом, а также, что удар этот следует нанести дракону в брюхо — там чешуя не такая прочная.

Ночью Сигурд с Регином вырыли большую яму на драконьей тропе, и Сигурд улегся в нее, держа там меч Грам наготове, карлик тут же накрыл яму плащом, который потом присыпал тонким слоем земли, и сразу же отошел на безопасное расстояние, бросив своего товарища на произвол судьбы.

Лежать под землей Сигурду было холодно и сыро, как в могиле, к тому же вокруг него вскоре стали копошиться всякие живущие в земле твари, но он лишь стиснул зубы, сжал покрепче рукоять меча и стал терпеливо ждать, не позволяя себе даже пошевелиться.

Наконец, вскоре после рассвета, земля вокруг него заколебалась, и послышался рокот: по тропе медленно полз дракон. С трудом подавив в себе желание выскочить из засады и встретить зверя лицом к лицу, Сигурд остался ждать в своей темной, со спертым уже воздухом яме. Вот уже протопали мимо ямы с обеих сторон передние лапы дракона. Но нет, не время еще бить. Вдруг со стенок землянки посыпались камешки, и на Сигурда навалился страшный вес: змей волоком тянул над ямой свое брюхо. Воитель что было силы ударил мечом снизу вверх, сквозь плащ и насыпанный на нем тонкий слой земли. Чуть задержавшись, пробил клинок толстую, покрытую чешуей кожу зверя и легко вошел в его плоть.

Раздался вой и давившая на яму сверху тяжесть исчезла. Сигурд вскочил на ноги, откинил прочь скрывавший землянку плащ. У края ямы бился в смертной муке дракон Фафнир с огромной раной в брюхе. Изо рта у змея лилась черная желчь. Только и осталось в Фафнире человеческого, что глаза, темные, глубокие, похожие на Региновы, но и их затянула уже дымка смерти.

Опершись на свой меч, Сигурд Вельсунг принялся разглядывать побежденного им зверя. Развеялся уже предрассветный туман, запели птицы. Вскоре явился сгорбленный, дрожащий как осиновый лист Регин. .Злобно пнув дракона ногой, он улыбнулся, но улыбка вышла какая-то бесцветная.

— Поджарь-ка мне сердце братца, как обещал, это нужно, чтобы уберечь мне древнюю премудрость. А потом займемся дележом сокровища.

Пришлось Сигурду вырезать сердце из туши зверя (Регин отчего-то боялся это делать), разложить костер и, надев сердце на ветку, держать его над огнем, пока не изжарится. Сначала Регин зорко следил за ним, но сердце жарилось довольно долго, и в конце концов карлик стал клевать носом. Тут Сигурду как раз вздумалось проверить, не поджарилось ли мясо. Он ткнул драконье сердце пальцем и, конечно же, обжегся. А, обжегшись, он, понятное дело, сунул пострадавший палец в рот.

И в то же мгновение пение лесных птиц вдруг стало громче и как бы многоголоснее. Потом Сигурд с изумлением осознал, что понимает, о чем поют птицы (а произошло это оттого, что он невольно отведал драконьего сердца, которое действительно обладало магическими свойствами).

Птицы же пели так: «Вот сидит Сигурд из рода Вельсунгов, которому суждено пасть от руки Регина. С тех самых пор, как впервые увидел он Сигурда еще ребенком, придумал карлик сей хитроумный план, решив, что после дела убьет Сигурда и завладеет всем золотом. Не жить теперь этому простаку — Регин не позволит».

Сигурд повернулся к карлику. Тот вдруг открыл глаза, и в них юноша прочел страшную правду. Ему удалось заглянуть в душу Регина, и содрогнулся он от ее черноты. Регин же углядел в глазах воителя его знание и застыл на месте от ужаса. Сигурд, не говоря ни слова, снес ему голову с плеч тяжелым Грамом.

Так погиб Фафнир, один из последних представителей внушающего ужас, древнего как мир драконьего рода вместе с его вероломным братом. Сигурд из рода Вельсунгов совершил еще немало подвигов, о которых слагали песни и легенды, но никогда больше не привелось ему встретиться с драконом.

Драконы исчезали, теснимые обретшим уже немалую мощь человеческим родом. На горных перевалах обращались в прах громадные тела могучих некогда зверей, на далеких скалистых островках белели на солнце гигантские остовы, на дне морском кости драконов обрастали кораллами.

Наконец, люди расселились настолько, что для драконов на земле просто не осталось места. Однако память о чудовищах и людях, не побоявшихся бросить им вызов, осталась. Со временем некоторые честолюбцы стали приписывать своим предкам какие-то драконоборческие подвиги, но делалось это только безответственными людьми, которые ради красного словца готовы были пойти на фальсификацию исторических фактов.

В рассказах же подлинных драконы постепенно уменьшались в размерах, пока не превратились просто в зверей, обычных, хоть и могучих, животных, которых, похоже, человеку было всегда под силу одолеть.

Оглавление