Dragon's Nest – сайт о драконах и для драконов

Dragon's Nest - главная страница
Гнездо драконов — сайт о драконах и для драконов

 

«Дружные сороки заклевывают дракона»
Монгольская поговорка

Питер Дикинсон «Полёт драконов». Жизненный цикл

Ж
ИЗНЕННЫЙ ЦИКЛ

«Он сделал большой глоток, а потом… сожрал почти всего мёртвого дракона… Нет ничего, что дракон любит так же, как свежую драконину. Именно поэтому так редко можно встретить более одного дракона на страну.»

К. С. Льюис «Плавание “Утреннего Путника”»


       ВНИМАНИЕ: этот раздел написан в жанре беллетристики. Так получилось не потому, что я полагаю изложенное здесь хоть в чём-то менее правдоподобным, чем остальное в этой книге, но просто в силу того, что так удобнее грамматически. Цикл жизни, который я описываю, вполне обоснован и соответствует всем известным нам фактам, но не менее достоверны — особенно в частностях — и другие предположения. Используя беллетристическую форму я просто избегаю всяких «бы» и «может быть», от которых тут просто рябило бы в глазах.

Всё начинается и заканчивается яйцом. Из пустынной ночи к пруду тяжко приближается дракона. Она пьёт, затем ненадолго присаживается на корточки рядом с водоёмом и откладывает три яйца, которые присыпает холмиком земли и сухой листвы. Занимаясь всем этим, она негромко напевает. Далеко на севере, на фоне звёзд над горами на мгновение взмётывается язык пламени: это старый дракон всё ещё отстаивает своё право на водоём для спаривания. Дракона отвечает на этот сигнал каркающим криком и продолжает свой труд. Как только он оказывается завершён, она поднимается на задние лапы и вразвалку уходит прочь, по-прежнему напевая.

Есть драконы от рождения и есть черви, превратившиеся в драконов.


Кьяо принадлежит к роду Драконов… он скрывается в потоках, а яйца его обнаруживают в откосах.

The Yuan Kien Lei Han

Составление схемы развития вымерших существ, от которых не осталось никаких окаменелостей, процесс по меньшей мере спекулятивный, а уж изображение этой эволюции художником должно оказаться условным в ещё большей степени, особенно если существует множество людей, полагающих, что драконов никогда и быть не могло. Бесчисленные окаменелые останки больших динозавров найдены в обширных американских отложениях, а многие — и в других местах, но даже при их наличии у палеонтологов остаётся широчайший простор для сомнений.

Можно подумать, что существа типа драконов, у которых не было никаких естественных врагов, закономерно станут животными доминирующими и поэтому многочисленными; но путь дракона был настолько непростым, что оставался рискованным и в отсутствии врагов, а во многих областях мира конкуренция с более эффективными формами жизни сделала выживание драконов невозможным.

Предложенная выше схема включает эру, обычно никак не представленную в эволюционных диаграммах — Мифический период. Это время, в течение которого драконы, хотя и вымершие физически, всё ещё продолжали жить и развиваться в памяти народов. Продолжительность этого периода должна варьироваться в зависимости от места на планете. Если же меня попросят точно определить момент, когда подлинные воспоминания окончательно превратились в мифы, я скажу что это произошло тогда, когда знание о том, что у драконов было лишь одно неуязвимое место, превратилось в выглядящую куда более логичной веру, будто у них имелось лишь одно уязвимое место. Без сомнения, был достаточно продолжительный период, в течение которого некоторым племенам всё ещё приходилось сражаться с реальными драконами, и потому в этих племенах сохранялось истинное знание, в то время как в других местах уже воспевались в преданиях волшебный меч и единственное уязвимое место, куда дракону следовало нанести удар.

Присыпанное землёй яйцо — размером с два сжатых кулака. Его скорлупа гладкая и твёрдая, как прекрасный фарфор, но в ней постепенно, по мере того, как внутри пошевеливается и растёт жизнь, высвобождаются питательные вещества. Внутренняя поверхность размягчается и поглощается развивающимся в ней тельцем, пока скорлупа не окажется ломкой и тонкой. Ощутив свой час, существо внутри яйца напрягается, распрямляясь. Скорлупа трескается.

В лунном свете к пруду, чтоб напиться, приближается небольшое стадо лошадок-эогиппусов. Их вожак чутко вздрагивает от слабого вздрагивания почвы, и все они дружно поворачивают головы, чтобы посмотреть, как лопнул холмик по соседству. Они видят тонкий тёмный силуэт, извивающийся над землёй, а затем мягко соскальзывающий в водоём. Безмятежные, они возвращаются к своему питью.

Схоронившись в воде, наш пока ещё крошечный монстр слизывает с себя остатки скорлупы — пробуждая тем самым пожизненную привычку поедания веществ, содержащих кальций. Он отдыхает, а затем начинает осматриваться в водных зарослях рдеста. На этой стадии у него присутствуют зачатки лап, а по обе стороны шеи топорщатся «воротнички» внешних жабр. Он шести дюймов в длину и похож на большого тритона, и лишь характерная широкая драконья маска отличает его от других ящериц. На рассвете он встретится с братом, а следующей ночью — с обитательницей последнего из трёх этих яиц: самочкой — более темной тёмной по окраске, более широкой в талии и с менее ярко выраженным хвостом.

Юный наследник Лэмбтона поймал ужасное существо, и, сняв его со своего крючка, бросил в пруд рядом. С того дня этот пруд и стал зваться Прудом Червя.

Какое-то время о Черве не было ни слуху ни духу, пока он, став, наконец, взрослым, не вылез оттуда. Так он вылез оттуда и перебрался в Виэр. Там он целыми днями лежал, свернувшись на скале посреди потока, а ночью выбирался из реки и совершал набеги на ближние селения.

«Лэмбтон победил»

Сюжет этого моего рассказа — совершенно мифический. Зрелость растительности сама по себе свидетельствует о том, что речь здесь не идёт о месте постоянного обитания драконов. И это становится ещё более значимым в свете того, что связь вызревания драконов с водой смогла так стойко запечатлеться на подсознательном уровне.

Далее надо бы сказать о «ноздрях». Выдыхание пламени требовало очень хорошо защищенных дыхательных отверстий, а вероятная необходимость держать воспламеняющиеся газы, пока они не выйдут за пределы тела, отдельно от кислорода, могла привести к развитию совершенно раздельных каналов для «дыхания» огненного и дыхания простого. В этом случае реальные ноздри должны были быть намного меньше и в целом незаметны.

В течение двух последующих лет трое наших дракошков живут своей неспешной тритоньей жизнью, становясь всё крупнее и крупнее. Их растущему аппетиту уже явно не хватает рдеста, и тут даёт себя знать драконье естество. Самочка греется около поверхности — вытянутое, как у рыбы, тельце длиною около двух футов — когда без какого-либо сигнала или предупреждения на неё набрасываются оба самца. Вода ненадолго вскипает бурунами: сначала они её убивают, а затем сражаются за её тельце. Наш дракон, более сильный из оставшихся двоих, отвоёвывает куски побольше и тем самым ещё более увеличивает своё превосходство в размере и силе… В общем, спустя несколько недель в водоёме остаётся только один дракошик.

(При других условиях, т. е. на более обширных пространствах размножения, как в море «Беовульфа», этот этап может быть пропущен, поскольку там драконья молодь способна легко рассеяться, в силу чего стадия каннибализма наступит намного позже, уже как часть процесса борьбы за территорию.)

Теперь у рдеста есть возможность восстановиться, хотя и ненадолго, ведь уже начинает работать метаболизм дракона. Многие путешественники отмечали недвижность и черноту вод в водоёмах с драконами. Вскоре вода становится слишком кислой для растений, а что касается животной жизни, то дракон ведь уже вкусил плоти. В конце концов, даже эогиппусы избирают другое место для водопоя.

Эта стадия тоже займёт несколько лет, за чем последует ещё одна метаморфоза: дракон выйдет из воды, чтобы охотиться на суше. К этому времени в длину он составляет порядка девяти-десяти футов при зеленой пятнисто-илистой расцветке сверху и более светлой снизу. Если бы вам довелось встретиться с ним так, что он вас не заметил, вы увидели бы существо, присевшее на задние лапы и удерживающее равновесие с помощью хвоста. В нижней части его продолговатого бока под удивительно человечьими предплечьями можно было бы заметить складку на изгибе волнистой мембраны, где рёбра грудной клетка уже начинают превращаться в «крылья». Но вы, скорее всего, не уделите особого внимания этим деталям, потому что взгляд ваш будет привлечён прежде всего головой — непропорционально большой для такого тела, с большими жёлтыми фронтально расположенными глазами: представшей вам маской дракона. Как только существо обнаружит ваше присутствие (а его обоняние и слух очень остры) оно прижмётся к земле, защищая самую уязвимую — нижнюю — часть тела, и будет следить за вами. Если оно решит, что вы для него опасны, то может начать отступать, стараясь отползти подальше назад. Но если ему взбредёт в голову, что вы просто-напросто еда, оно тут же начнёт движение к вам: медленно, размеренно, не отрывая от вас своих жёлтых глаз. И у вас, надо думать, появится сильное желание избавиться от этого пристального взгляда, чтобы больше никогда не видеть эту упорно надвигающуюся на вас голову, принуждающую одним своим взглядом ваши оцепеневшие было конечности к действию: резкому развороту и бегству…

Поступи вы именно так, юный дракон не стал бы вас преследовать.

Некоторое время он охотится рядом с родным водоёмом, обходясь малой добычей, поскольку после невесомости тела в воде ему необходимо привыкнуть к сминающему давлению силы тяжести. Вся следующая стадия его развития — настолько, насколько животное вообще способно ощущать такие вещи — это период постоянного чувства тревоги и опасности, если не депрессии: долгий переход от покоя и безопасности в воде к безопасности и покою в воздухе. Но чтобы достичь невероятного уменьшения веса, он должен стать огромным и уязвимым. Этот процесс может занять целые годы, и чтобы пережить их, он должен подыскать себе безопасное логово.

 

Жидкость давно отошла из пока ещё примитивных лётных полостей его тела. Крупная камера пониже шеи уже начинает наполняться газом. Наступает время, когда он готов подняться в горы и начать поиск. Он должен найти особую пещеру: достаточно длинную, чтобы вместить его взрослое тело, и достаточно узкую, чтобы оказаться защищённой от вторжений его головой. Кроме того, эта пещера должна находиться в районе, богатом известняком, где воды насыщены кальцием. К счастью, в районах, богатых известняком, пещер, как правило, хватает, потому нашему возмужавшему дракошику должно повезти.

Из нескольких сотен яиц, отложенных в год, когда родился наш знакомый, уцелеют и вылупятся около сорока самцов и четыре самки.

 

Будучи более слабыми и мелкими, самки, как правило, оказываются съедены первыми. Но теперь баланс должен быть восстановлен. Три самки из  этих  четырех  выживут, чтобы отложить жизнеспособные яйца.


 

А из сорока самцов лишь двое когда-либо примут участие в брачных полётах, но из всех самцов, рождённых в этом году и годом ранее, а также из тех, что родятся в течение трёх последующих лет, только он удостоится спаривания.


Временами мне жаль, что жену я сожрал…

(Хотя червь не станет драконом, червя не съевши.)

Но она бы сгодилась, за златом моим наблюдая,

И хранилось бы злато надежнее.

К. С. Льюис «Возвращение паломника»



Столь высокий уровень смертности — плата за избранный драконами особый способ существования. Тело дракона, за исключением лётных камеры, обладает определённым весом. Голова, лёгкие, сердце, кишечник, мышцы, кости, шкура, крылья — все они изначально что-то весят, но хрупкие кости могут быть полыми, а существо может двигаться медленно, чтобы избежать наращивания мышечной массы. Лётные камеры также обладают весом, но их вес нейтрализуется газом, находящимся внутри, так что каждая из них создаёт ещё и определённую подъёмную силу. И когда камеры дракона достаточно выросли, каждая способна взять на себя долю общего веса тела — при условии, что он не будет увеличиваться одновременно с ними — и тогда существо взлетит.

Этот период занимает около тридцати лет. Каждую зиму дракон впадает в спячку. А каждое лето в нём мучительно быстро разрастается новая лётная камера. Но даже летом он должен быть вялым и малоподвижным — он не может позволить себе мышечной массы для быстрого движения, потому что мышцы — это дополнительный вес. Не может позволить себе он и панцирь или другой более прочный, чем его шкура, покров для защиты от нападений, потому что кость, хитин или чешуя это тоже вес. Почти неуязвима лишь его голова, потому он использует свой гипнотизирующий взгляд не только при охоте, но и для того, чтобы сосредоточить всё внимание, а значит — и атаки своих врагов на этой единственной неуязвимой части. (Фактически, он куда более уязвим для острых клинков, чем для другого твёрдого, но тупого оружия: его шкура спружинит под ударом дубины или брошенным камнем, но может оказаться пробитой клыком или когтем.)

Так, подыскав себе логово, то есть, найдя узкую длинную расщелину в основании скалы и поглотив тело её предыдущего, подобного ему обитателя, совсем недавно отползшего туда и погибшего после неудачной попытки загипнотизировать злобного саблезуба — наш дракон переживает свою долгую мучительную юность. Всё время, сколько удаётся, он проводит в своей пещере, лишь иногда выползая наружу поохотиться — хотя в силу того, что основной объём его тела составляют не плоть и не кровь, он нуждается в куда меньшем количестве еды, чем любое другое животное подобных размеров. Одной дикой свиньи ему хватает на целый месяц. В таких вылазках он — ползающий червь, медленный и безобразный, кажущийся со стороны существом неодолимого веса. Чтобы поймать добычу, он залегает в засаде, дожидаясь подходящего животного, оказавшегося в пределах его видения и воздействия. Воду он пьёт из безопасного водоёма.

Через некоторое время выпиваемой воды и костей жертв оказывается недостаточно, чтобы обеспечить его необходимым кальцием, и он начинает заглатывать камни и небольшие валуны. Процесс ускоряется. Лётные камеры, которые в течение ряда лет были заполнены водородом лишь частично, то есть ровно настолько, чтобы уменьшить потребность в весе и, соответственно, в мышцах, начинают теперь заполняться полностью. Мускулы лап частично атрофируются, зато наращиваются мышцы крыл. Безветренными вечерами его, исполненного неопределённой тоски и смутных желаний, влечёт наружу даже когда он не хочет есть. Он встаёт на задние лапы и с шумом машет отросшими крылья. Он подпрыгивает и ненадолго взлетает.

Прыжки продолжаются и становятся всё выше. Инстинкт управляет давлением на мембраны лётных камер, открывая и закрывая соединительные клапаны и стабилизируя положение в воздухе. Дракон учится пользоваться крыльями, ведь нападает он в сумерках, когда крыльям предстоит отвечать за безопасность приземлений, хотя он почти невесом и падение едва ли травмирует его, если, конечно, он будет достаточно осторожен и не наткнётся на острый горный хребет. А затем в один из тёплых вечеров благодаря очередному прыжку он попадает в угасающие уже потоки одинокого термаля и возносится ввысь. Там даёт себя знать его ощутимо изрядный объём — дракона кренит, болтает, раскачивает в нисходящих потоках и бросает вниз, на камни. Страх вынуждает его мембраны принять меры для сохранения спокойного состояния; железы тут же выделяют кислоту, стекающую вниз по стенкам лётных камер. Быстрый спуск прекращается, дракон покачивается в спокойном воздухе, а затем начинает плавный подъём, всё выше и выше… Он, наконец, летит!

Всякий, кто имел несчастье взглянуть в эти глаза, становился как бы околдован и был принуждён по собственного желанию устремиться прямиком в пасть монстра. Таким образом Дракон был способен пожирать и людей и зверей без особых хлопот, ведь ему не было нужды даже двинуться с места.

Дракон Севера

Однако страх и борьба провоцируют избыток водорода, так что даже при максимальном давлении на мембраны дракон остаётся легче воздуха. И вновь срабатывает инстинкт. Открываются клапаны, и струя водорода устремляется в глотку, извергаясь меж челюстей наружу. В шести дюймах от разинутой пасти она взвывает длинным языком пламени, вспарывающим окружающий сумрак. И вот далеко за пределами утёса и скалы этот сигнал видит старый дракон, блуждающий вместе с ночным ветром, и отвечает собственным ревущим всплеском пламени — не приветствием, а вызовом и признанием того, что взлетел новый дракон, конкурент, который скоро явится сразиться за территорию спаривания.

Впервые после того, как он оставил водоём, где когда-то встал на ноги, наш дракон вновь защищён и свободен. Он — часть окружающего мира. И он начинает изучать пути ветров и термалей, проходящих над равниной и помогающих ему в охоте на животных из тучных стад, пасущихся там. Он может даже, если пожелает, исследовать горную цепь для подыскания более комфортного и безопасного логова. Хотя и на нынешнее жаловаться ему грех, ведь в частности благодаря ему он — один из всего выводка — до сих пор жив.

 

Первые полёты состоялись на исходе лета, после того как выросла последняя, наиболее важная камера. Всю осень он охотится и ест, а когда на равнине воцаряется зима и стада отходят на юг, — залегает в логово. Весною он выйдет, чтобы вновь охотиться, становясь с каждым днём всё более сильным и уверенным — с каждым, разумеется, тихим днём. Ведь даже самый старый и опытный дракон не рискнёт покинуть пещеру в дни штормов и ураганов, потому что крайне лёгкое тело оказывается настолько же и беспомощным, когда налетает что-нибудь более серьёзное, чем ласковый ветерок. Там, где ветра устойчивы и предсказуемы, драконы учатся летать с их помощью, но в штормовых вихрях наших героев кружит, как сорванную листву.

В течение всего этого сезона дракон ощущает новый позыв, влекущий его к центру. С каждой ночью сигналы усиливаются: вызовы вспышками   пламени   и  ответы  на  них  видны  за  сотни  миль  вдоль большого откоса.

 

Сначала они беспорядочны, но вскоре возникает центр. Драконы собираются вместе, кружась в огненном танце. К этому же месту устремляется и наш дракон. Будучи самым молодым, он прибывает сюда последним.


 

Фригийская история также свидетельствует, что в длину новорожденные драконы достигают десяти шагов; и у них есть ежедневная… привычка: они выползают из своих пещер и (возле реки Риндакус) припав нижней частью тела к земле и вертикально удерживая верхнюю, с грациозно вытянутой шеей и широко разинутой пастью они привлекают к себе птиц то ли чарами своими, то ли неким обаянием, так что те из птиц, которые оказались совлечены вниз их вдохом, далее соскальзывают прямиком им в утробу.

Aelian «De Natura Animalium»

Там, где предгорья переходят в собственно горы, он обнаруживает около двух десятков подобных ему, кружащих над тёмным каровым озером. Всё, что ниже, — это голые бесплодные скалы, отравленные останками многих поколений драконов. Драконы кружат, образуя спираль, круги которой, становясь всё уже и уже, приближаются к точке, находящейся как раз над центром карового озера. Эта вершина спирали — место старого гигантского дракона, «владеющего» каровым озером. Дракон же, находящийся чуть ниже, испытывает его, в то время как те, кто находятся ещё ниже, завоёвывают своё место в спирали в долгой серии индивидуальных поединков, пока не удостоятся права стать следующим претендентом. Наш дракон покачивается в танец во внешнем круге. Всю ночь он кружит там, выдыхая очень небольшие порции пламени и рискнув пока вступить лишь в две незаконченные стычки с другими молодыми драконами. Но на вершине спирали идёт реальное сражение. Там старый гигант и его конкурент, уже не раз опалённые горючими струями из глотки противника, сошлись близко, фыркая своими пятидесятиярдовыми языками пламени и маневрируя, чтобы взять верх. «Верх» — практически в буквальном смысле, потому что с каждым всплеском пламени бойцы теряют подъёмную силу, и соревнование должно выявить, кто из них сможет воспарить над другим, всё ещё продолжая выдыхать пламя: кто окажется выше, изрыгая при этом огонь на выдохшегося соперника и вынуждая того снизиться. Именно одержавший верх как раз и станет лучшим среди танцующих в полёте. Тем самым он докажет, что его гены наиболее достойны быть переданными следующему поколению драконов. На сей раз побеждает старый гигант, а его претендент соскальзывает на уровень ниже — но он ещё может вернуться…

Тремя ночами позже старый гигант побеждён. В последнем усилии, чтобы ещё раз проявить свою силу, он изрыгает газа больше, чем может себе позволить, — теряет подъёмную силу и начинает планировать вниз, но по пути оказывается очень близко от нашего дракона. Инстинкт соперничества, призыв карового озера порой оказывается сильнее даже инстинкта выживания. Ещё один могучий выброс пламени, и, поскольку наш дракон выдыхает ему слабый ответ, ставшее более стремительным планирование старого гиганта становится гибельным: его швыряет вниз на скалы. Мембраны его камер уже расширены до предела, потому внезапный скачок давления — это уже чересчур. Его буквально разносит на куски, в то время как танец в выси продолжается.

Эти огненные танцы длятся всего две недели или до тех пор, пока все драконы не рассеются, оставив одного сильнейшего, чтобы владычествовать на каровом озере. Время для нашего дракона течёт однообразно, за исключением того, что каждый год он выращивает ещё одну лётную камеру, учится летать ещё выше, искуснее и — выдыхать всё более мощное пламя. Затем зима, и — ещё один год, и ещё один тур танцев-поединков. Так год за годом он растёт, ежегодно сражаясь, как умеет, за место повыше в драконьей иерархии, пока, наконец, не становится претендентом на главное место, кружась уже перед верховным из драконов, выше и выше. Он выдыхает короткую струю пламени и на мгновение кажется словно бы оступившимся в воздухе, но так как верховный приблизился, он использует импульс этого незначительного падения, чтобы исполнить переворот через голову с одновременным полным разворотом, подходя так близко, что тонкие крылья бьются друг о друга. Маневр застаёт верховного врасплох, и тут, словно это был отрепетированный танцевальный пируэт, наш дракон внезапно оказывается над противником — его тенью сверху, следующей за каждым его движением, с когтями, готовыми пронзить непрочное тело, парящее ниже, если бывший верховный попытается вновь возвыситься.

Ответ верховного — пламя, но уже не направленное на противника, а просто как демонстрация. Струя пламени в ответ на струю конкурента. Железы обоих драконов впрыскивают свежую порцию кислоты вдоль постоянно разъедаемой ячеистой кости, образующей внутреннюю поверхность лётных камер, но наш дракон моложе, его костная структура менее изношена, каналы, по которым замещается кальций, менее истощены. Внезапно у старого дракона совсем не оказывается газа, чтобы ответить, и он отплывает в сторону, выходя из танца. Сюда он отныне уже никогда не вернётся, улетая далеко на север, где найдёт себе новое логово и станет одним из угрюмых и коварных старых драконов, частенько встречающихся на горных перевалах.

Теперь верховным становится наш дракон. Он сохраняет завоёванное позицию, пока танцы не завершатся и другие самцы не разлетятся, оставив его владыкой карового озера. Затем он устраивается на сторожевой вершине, восстанавливая растраченную энергию…

Тем временем по всей равнине просыпаются гормоны у самок, принуждая их выбираться из водоёмов и — для начала — просто некоторое время полежать, привыкая к новой для них среде. В их рудиментарных лётных камерах тоже начинает выделяться кислота, помогая им стать более лёгкими для странствия к горам. Они встают на задние лапы и ночами, вперевалку, неуклюже движутся на север. Их глаза прикованы к танцу огней, мерцающих вдали над скалами. На каждую вспышку пламени они отзываются странными певучими криками.

Странствие это даже для тех из них, кто обитает близко к горам, занимает несколько дней, а для некоторых — почти месяц, а если две из них встретятся где-нибудь около карового озера, они будут сражаться с нешуточной яростью, чтоб определиться с первенством. Всего их, приходящих к каровому озеру, около восьми десятков. Самой молодой — порядка десяти лет, самой старшей — около тридцати, тогда как нашему дракону к этому времени исполнилось по меньшей мере полвека. Разница расстояний и поединки между самками в пути тоже имеют смысл: разнести по времени их прибытие к озеру — максимум четыре драконы за ночь.

Я уже не помню, зачем будущему министру иностранных дел вздумалось оставить у меня в спальне стеклянную банку с гусеницами. Тогда меня это просто не заботило… Их было штук шестьдесят, покрытых узкими полосками, спокойно кормившихся листвою кустарника, где он их и собрал. И они никоим образом не могли выбраться из стеклянной банки. Я спал хорошо, без кошмаров. И если даже просыпался той ночью, то не слышал никаких слабеньких криков, никаких хрустов. Но взглянув на банку утром, обнаружил, что там осталось всего три гусеницы, ставших за эту ночь гораздо крупнее. А пока я наблюдал, две из них как раз приспосабливались позавтракать третьей.

Питер Дикинсон «Автобиография»

Достигшая озера самка ходит вперевалку между камнями, иногда застывая в ожидании на краю воды. Её глаза устремлены в звёздную тьму над головой. Каровое озеро спокойно. Внезапно между звёздами возникает полоса пламени, расширяется, исчезает… Дракона отвечает криком — это тот же самый певучий отклик, который она издавала в течение всего странствия, но в сотни раз усиленный, поскольку здесь его вибрации отдаются эхом в скалах, — и соскальзывает в воду. Поскольку во время плавания третья часть её тела, удерживаемая на плаву сочащимися кислотой камерами, остаётся не погружённой, то низвергающийся сверху на призывный крик дракон видит её как движущееся пятно чистого чёрного цвета среди колеблющихся отражений звёзд. Он вновь изрыгает пламя, она кричит в ответ, и он накрывает её собою.

Подобно всему остальному в жизни драконов, спаривание их также связано с насилием. Его когти смыкаются на её шее и бёдрах. Его крылья раскинуты, чтобы сохранить равновесие, поскольку она извивается под ним. Пена и брызги вспыхивают в звёздном сиянии, превращаясь в пар там, где попадают в пламенеющее дыхание дракона. Скалы отзываются на крики любовников своим многократным эхом.

Яростно и быстро. Теперь он тяжело поднимается в воздух и возвращается к своей сторожевой скале, где присаживается отдохнуть, в то время как она покачивается, словно мёртвая, на глади вновь успокоившегося озера с тёмной кровью на разорванных боках, сливаясь с неразличимыми предметами вокруг. Через некоторое время дракона подплывает к берегу и выбирается на сушу. Рядом с нею новоприбывшая самка, присев на корточки среди камней и абсолютно не обращая внимания ни на что вокруг, пристально всматривается в небо в ожидании сигнала. Наконец, оплодотворённая самка неспешно возвращается к собственной, ревниво ею охраняемой территории, где по очереди навещает места своих кладок, оставляя два-три яйца в каждой и тщательно присыпая их песком и укрывая подвянувшей сорной травой. Её не заботит то, что в большинстве тамошних вод уже обитает какой-нибудь подросший дракошик, жаждущий проглотить едва вылупившееся потомство, стоит лишь тем соскользнуть в воду. Но существуют, возможно, два или три водоёма, оставшиеся в прошлом году без обитателей, и этого будет достаточно, чтобы начать новый цикл. 

Драконы начинают говорить — Инь и Ян смешиваются.

The Yuan Kien Lei Han



Мужчина кричит вверху и женщина кричит внизу, и он изменяется.

The Yuan Kien Lei Han