Radamant «Дерево на склоне»

      
      Моря, острова,
      тепло летних дней - 
      не это не для меня.
      Это не моя свобода.
      R.
      
      Серебряная луна медленно плывет по звездному небу. Величественная и 
холодная покрывает она своим бледным неживым светом пустые поля, желтеющие леса 
и одинокие дома, свет в окошках которых уже давно погас. Пожухлая трава 
застилает мягким ковром по-осеннему холодную землю. Всё готовится к приходу 
дождей, ветров, а затем и к ледяному дыханию зимы. 
      Только одно дерево, одиноко растущее на склоне, не обращает на это 
никакого внимания, оно и в этот вечер внемлет ветру. Где-то высоко, в звездном 
небе, гуляют люди, и им нет дела до того, что шепчет ветер листьям, что он им 
доверяет. Ветер рассказывал дереву многочисленные былины и легенды, рассказывал 
то, чему и сам был свидетелем. И вот, в эту последнюю ночь лета, рассказывает 
ветер свою очередную историю, и дерево с особым трепетом ожидает начала; но это 
скорей всего последнее, что услышит оно от своего единственного друга: ранней 
зимой деревце срубят. Шорохом листьев, как шум набегающей волны, начал своё 
повествование ветер...
      Запах морской воды и брызги солёной воды, разносятся на всю прибрежную 
равнину. Багряный диск солнца уходит за туманную линию горизонта. Бескрайние 
водные просторы тянутся в бесконечные дали, туда, куда не попасть человеческому 
взору. Белые барашки волн с шумом набегают на песчаный берег, окруженный со всех 
сторон невысокими отвесными скалами. Душистые травы, цепляясь корнями, кое-как 
удерживаются в расщелинах камней и изливают свое благоухание во все стороны, 
наполняя пространство неземными, но едва уловимыми ароматами. 
      Четыре больших камня, наполовину засыпанных песком, вновь и вновь, почти 
до самого верха, исчезают в пенистой соленой воде. На камнях сидит человек; по 
полотну, лежащему у него на коленях, скользит кисть, оставляя после себя робкие, 
едва заметные, но всё же несущие какую-то нагрузку, линии. Его взгляд устремлен 
куда-то в безмерную даль, а рука, как бы сама собой, повторяет контуры моря; на 
картине оно какое-то живое.
      — А ты всё рисуешь? — произнес кто-то долго тянущий "р". Человек обернулся 
и, прищурив глаза, посмотрел на достаточно большой камень странного цвета, не то 
серо-красного, не то черно-синего, стоящего чуть в стороне; он всё время менял 
цвет. На самой вершине этого небольшого утеса сидел абсолютно черный ворон с 
единственным белым пером в левом крыле, которое он чистил с особой 
тщательностью; сдавалось, что лучшего подарка себялюбу от природы найти было бы 
невозможно. Кисть вновь заскользила по полотну. Тёмно-синей линией подводил 
художник контур набегающей волны, которая вот-вот поглотит дряхлую лодочку, 
затерявшуюся среди океана. Человек оторвал свой глаза от картины, посмотрел 
куда-то в даль, как бы вглядываясь в недра моря, и, вновь, вернувшись к своей 
картине, дорисовал лодочке обломанную мачту.
      — Как странно, море спокойно, а ты видишь бурю. А там, у обрыва, ты 
изобразил рифы, когда, на самом деле, их там нет!? И этот человек, стоящий на 
самом краю обрыва, кто он? — поинтересовался ворон, закончив чистить перья. Он 
не общался с художником до этого дня, так как в этом не было надобности, и 
поэтому начать задушевную беседу у ворона никак не получалось, и это его очень 
удивляло: никто еще не отказывался пообщаться со столь важной персоной. 
      — Пойдем, пройдемся вдоль берега, — предложил художник, закончив свою 
картину, на которой была изображена буря, разозлившая море, которое из-за своего 
ожесточения, решило лишить жизни ни в чём неповинное человеческое существо, 
ничком лежащее на дне дряхлой лодки. Ворон посмотрел чёрными бусинками своих 
глаз на человека, направившегося к той части берега, где земля и вода были 
вместе, туда, где одно нежно ласкало другое; и, слетев со "скалы", пошёл рядом с 
ним. Человек шёл босиком.
      Солнце уже спряталось за горизонтом, а чёрные тучи стали собираться, 
скрывая в своих темных сущностях признаки надвигающейся грозы. Яркие всполохи 
стали изредка освещать быстро темнеющее небо. Но всё это было вдали.
      — А куда мы идем? Надеюсь, что в город, а то уже и до дождя недалеко, — 
снова нарушил молчание ворон.
      — Мы идем к камням на... — оглушительный раскат грома оборвал последние 
слова, как будто кто-то не хотел, чтобы что-то произносилось вслух. Молнии 
яркими ниточками тут же забегали по курчавому небосводу. 
      — Нет, это далеко, я не пойду туда! Хотя, если бы мы полетели, то успели 
бы побывать и там, куда тебе так захотелось отправиться, и вернуться до первых 
капель в город, — предложил ворон.
      — Я не люблю летать! Мы пойдём пешком, — чуть гневно произнёс художник.
      — Странный ты человек. Вам дан такой дар: чувствовать свободу полёта, а ты 
предпочитаешь ползать по земле как змеи!
      — Это не моя свобода — летать, — чуть слышно, на этот раз, сказал мастер.
      — Ты будешь рисовать там? — как-то задумчиво спросил ворон, посмотрев на 
обрыв, к которому они медленно, но приближались.
      — Не знаю, может быть и буду; если небеса окропят землю слезами, то да. 
Тогда я буду рисовать дождь.
      Звон колокола достиг побережья. Плачущий (до чего же красивый!) звук 
созывал всех жителей, коих каким-то чудом могло занести в такую погоду, 
предвещающую что-то недоброе, далеко от спасительной крыши дома, в город. 
      — Ладно, ты как хочешь, но я не смогу боле составлять тебе компанию в этом 
странном путешествии. Не хочу пропускать столь немаловажное событие, да, и на 
твоем месте, я бы бросил все дела и полетел, но я не на твоём месте, так что 
пока, до встречи, — прокаркал ворон, приседая и расправляя крылья. Он взлетел и, 
рассекая крыльями крепчающий ветер, понёсся прочь от берега, на который море в 
растущем бешенстве стало набрасываться; нежности больше не было.
      — По ком звенит колокол! — вслед крикнул человек быстро исчезающей в 
бескрайней непроницаемости густой тьмы неясной точке, но ветер унёс его слова в 
другую сторону.
      "Потух очаг, пора домой.
      Оставив горы, я уйду,
      Уйду во тьму Времён,
      И быль та станет сказкой.
      Легенды, что жили,
      Их ветер уносит
      И трепет как листья,
      Отжившие лето,
      Ушедшие в Ночь.
      Сгорают те свечи,
      И тени уходят;
      И нет больше Света,
      И нет больше Тьмы.
      Оденься в дорогу, мой друг, потеплее,
      Мой ангел-хранитель, уходим Домой".
      Стишок, родившийся в голове у художника, когда тот карабкался по мокрым 
скалам, цепляясь за любой выступ, чтобы не сорваться, то и дело, всё крутился и 
крутился, не давая думать больше ни о чем. Дождь лил во всю, а яркие вспышки 
иной раз освещали бушующее в безрассудстве море. Волны бились о скалы с 
неистовой силой. Земля и Вода сошлись в битве, из которой победителем не выйдет 
никто. 
      Человек стоит на краю обрыва и смотрит, как безжалостная водная стихия 
неистово метает дряхлую лодку то туда, то сюда. Она вряд ли доплывет до берега. 
Устав от этой картины жестокости природы, художник развернулся и подошёл к 
камням, одиноко стоящим на том же утесе. Шесть черных стоят по кругу, а один — 
белый (но от времени посеревший и заросший мхом) — в середине круга. 
      Ступая босыми ногами по пожелтевшей и умытой холодной дождевой водой 
траве, человек подошёл к белому камню и, достав кисть откуда-то из кармана, 
стал, обмакивая её в краску, что-то то ли писать, то ли рисовать. "Последний 
штрих и мой шедевр буде завершён. Но заметят ли его?" — чёрную точку, всего лишь 
чёрную точку, нарисовал он и, встав с колен, пошел обратно к обрыву.
      Лодку, что недавно терзало море, выбросило разломанную пополам на берег. 
Бездыханное тело лежало подле неё. 
      — И зачем я пришёл сюда!? Зачем!? Они ведь всё равно ничего не видят! Я 
возвращаюсь домой, ждите! Теперь их судьбы в их руках! — крикнул человек во тьму 
и камнем полетел с обрыва вниз на острые рифы с его картины. Лежащий на берегу 
судорожно вздрогнул, когда тело рухнуло на острия подводных скал. 
      Утро пришло безоблачным и тёплым. Бури на море больше не было, всё ушло 
без следа. Солнечные лучи нежно ласкали жёлтую траву, растущую на уступе подле 
тех самых странных камней. Тот же ворон ходил по ней. Он удивлялся с самого 
себя: как его угораздило сюда залететь, что он тут искал; не уж то того самого 
художника, его вчерашнего не очень разговорчивого и странного собеседника. 
Чёрными бусинками своих глаз посмотрел ворон вниз с обрыва, вода уже не билась о 
скалу, а рифов не было видно. Море всё скрыло. Ворон уже собрался улетать, но 
тут его взгляд привлекла чёрная точка на бело-сером камне; он сюда ни разу не 
залетал и, поэтому, не мог знать, была ли эта "метка" здесь раньше или нет, но 
всё же заинтересовался ею. Присмотревшись повнимательнее, ворон стал различать в 
этой точке очень мелкие символы, как будто кто-то крайне тонким пером и по 
истине волшебным почерком вывел странные руны. Всё, что смог он разобрать, 
спустя долгие минуты пристального рассматривания, это форму каждого символа, но 
смысла, увы, он не смог осознать: значение Стенских рун знали немногие. "Я вижу 
прошлое, Вы — нет! Жаль... Я не смог вам помочь. Грядет Былое, и Оно уже здесь. 
Море не смогло Его поглотить и вернуло Земле. Прощайте... Спасение в 
Единстве..." — вот, что было написано там.
      Хриплый крик "помогите!" заставил ворона прерваться и взлететь на самый 
высокий камень. Он увидел полуживого человека, лежащего на берегу и почти 
полностью засыпанного песком. Волны набегали одна за другой и старались утянуть 
его с собой, Море хотело вернуть свою собственность. Ворон полетел на помощь 
человеку, позабыв о черной точке, скрывавшей в себе таинственный текст. Бело-
серый, обросший мхом, камень стал медленно чернеть у основания. Время шло... 
Точка-текст тоже стала исчезать, и предупреждение, оставленное на давно уже 
ставшем легендой языке, запомнил только тот, кто из-за своего невежества ни о 
чем не задумается.
      Ветер перестал шелестеть в листьях дерева и спокойно ушел с первыми лучами 
солнечного света. Багряно красный рассвет занимается на востоке. Под деревом, 
одиноко растущем на живописном склоне, лежит безмятежно спящий человек, рядом с 
ним лежит его закрытая книга. Всю ночь он что-то писал в ней, слушая шепот ветра 
в желтеющей листве, но в книге, поутру, были только белые как снег листы. 
Сказка, которая когда-то была былью, закончилась; жаль только, что некому будет 
слушать продолжение и некому будет всё это записать.
      
      МАЙ — ИЮЛЬ 2003
      редакция — ЯНВАРЬ 2004